: 01.04.2016

Беседы перед кембрийским взрывом
Василий Марусин в преддверии Дня геолога поделился размышлениями о том, какими были обитатели Земли 1,5 млрд лет назад и что будет с нами в далеком будущем

Я не потомственный геолог, учился в обычной школе, а геолого-геофизический факультет выбрал методом исключения. Математику и физику в школе не особенно любил, фанатом химии тоже не был, врачом мечтал стать только в детстве, так что выбирать пришлось между экономическим факультетом и ГГФ. Тогда выбор был почти случайным, но теперь я понимаю, что поступил правильно.

Помню, когда нам начали читать палеонтологию, мне очень понравилось изучать окаменелости, рассматривать разнообразные формы жизни, найденные в древних геологических слоях. В лабораторию палеонтологии и стратиграфии докембрия Института нефтегазовой геологии и геофизики им. А.А. Трофимука меня привел доцент кафедры общей и региональной геологии НГУ, к.г.-м.н. А.А. Мистрюков. Он сказал мне, что здесь работают передовики науки и им нужны «толковые» студенты. Я тогда подумал, что в отношении меня он ошибается. В лаборатории я познакомился с очень интересными людьми. Всего этого было вполне достаточно, чтобы увлечься палеонтологией.

С тех пор я и работаю в этой лаборатории. Наша основная тематика – палеонтология и стратиграфия докембрия, эволюция органического мира, существовавшего до внезапного увеличения биологического разнообразия на планете 540 млн лет назад, в начале кембрийского периода. Ученые до сих пор ломают голову, почему произошел этот «взрыв» разнообразия и какие организмы существовали до него – мы работаем в этом же направлении. В университете про докембрий рассказывали совсем немного, поэтому то, что я увидел, придя в лабораторию, было для меня совершенно новым: организмы без малейших следов раковин или скелетных образований, мягкотелые существа, о существовании которых мы знаем только по отпечаткам мягких тканей в осадке.

Первое поле

На учебных полевых практиках после первого и второго курсов (мы ездили на Алтай и в Хакасию) студентов учат работать с картами, компасом, и молотком – с каменным материалом. Но понимание того, чем ты будешь заниматься в своей будущей «научной жизни», приходит в полях после выбора специализации. Мои первые экспедиционные работы прошли на Северном Урале. Не могу сказать, что с первого серьезного поля я вернулся прокачанным по всем направлениям палеонтологии, но точно стал «круче» самого себя двухмесячной давности.

В поле ты не только учишься работать, но и общаешься с коллегами, расширяешь свой кругозор. Ученому-палеонтологу нельзя заниматься только одной палеонтологией. Сегодня передовые исследования в области геологии ведутся на стыке сразу нескольких научных дисциплин. Так для решения задач нашей лаборатории мы активно сотрудничаем с литологами, палеоэкологами, генетиками, и помимо изучения естественных выходов горных пород используем данные по бурению скважин.

Еще очень важно, чтобы был учитель. Для меня это – мой научный руководитель, человек, который постоянно вдохновляет, у кого я ежедневно учусь, д.г.-м.н. Дмитрий Владимирович Гражданкин, заведующий нашей лабораторией. В конце 90-х годов он окончил Московский государственный университет, уехал в США, несколько лет преподавал в Кембридже, в университете в Ирландии, потом приехал в Новосибирск, создал коллектив, в котором я и работаю. У него есть чему поучиться. Надеюсь, что и мы когда-нибудь достигнем такого уровня и тоже будем сеять разумное, доброе, вечное.

Мир в первые миллиарды лет своего существования

Сейчас я заканчиваю аспирантуру, занимаюсь нижнекембрийскими ископаемыми следами жизнедеятельности Оленекского поднятия Сибирской платформы. Формальная моя задача на этот год – защитить осенью кандидатскую диссертацию, которая почти готова. Она – продолжение работы, которую я веду с четвертого курса, и, думаю, она станет своего рода точкой в моих исследованиях в этой области – объект в большой степени изучен. Дальше, возможно, я буду работать в этом же направлении, но в другом регионе; либо это будет что-то иное здесь же, на Оленекском поднятии, но в любом случае из круга задач, которые стоят перед нашей лабораторией.

  Программа-максимум лаборатории палеонтологии и стратиграфии докембрия – понять особенности эволюции на ранних стадиях развития жизни в первые несколько миллиардов лет существования Земли. Окончательное решение этой задачи уходит далеко за горизонт; думаю, наши потомки будут продолжать заниматься ровно тем же.

Помимо собственно палеонтологических задач мы работаем и над стратиграфическими схемами. Так, в 2015 году наша лаборатория описала одну из самых полных в мире последовательностей геологических слоев, в которой представлены основные эволюционные изменения от появления первых животных на Земле до кембрийского «взрыва». Эта схема создана на основе материалов, собранных на севере Якутии, на Оленекском поднятии. В этом регионе наша лаборатория начала работы в 2006 г. Полученные к 2015 году результаты – это завершение определенного, достаточно продолжительного, этапа исследований.

Почему сделанные нами схемы имеют большое значение? Как я уже говорил, около 540 млн лет назад на планете произошел взрыв биологического разнообразия, характеризующий начало кембрийского периода. Положение нижней границы кембрия на Сибирской платформе до сих пор достоверно не установлено, так как на большей части ее территории вблизи этого рубежа геологической истории наблюдается огромный перерыв в осадконакоплении – осадочные последовательности либо отсутствуют, либо лишь фрагментарно отражают особенности эволюции органического мира в позднем венде и раннем кембрии. Оленекское поднятие – один из немногих разрезов Сибирской платформы, где этот «пустой» интервал представлен сравнительно полно и позволяет установить закономерности изменения структуры экосистемы, в том числе определить этапность «взрывного» увеличения биологического разнообразия в начале кембрия. Наши локальные построения этапов биологической эволюции на этом рубеже находят подтверждение и в других местах планеты (Precambrian Research, 2015)

Еще одно исследование, которое мы проводили совместно с нашими уральскими коллегами, под руководством член-кор. РАН А.В. Маслова, касается одного крупного вымирания живых существ, произошедшего на поздних этапах венда, 550—545 млн лет назад и связанного с исчезновением знаменитой мягкотелой эдиакарской биоты, широко распространенной в морских бассейнах в интервале 580—550 млн лет и представленной первыми крупными морфологически сложными формами, аналоги которых неизвестны. Это вымирание получило в научной литературе название «котлинский кризис», поскольку для него характерна относительная бедность экосистем в течение достаточно продолжительного времени – от исчезновения эдиакарских мягкотелых до кембрийского взрыва.

Поиск причин этого вымирания в настоящий момент является одной из ключевых задач палеонтологии. В результате проведенных нами на Южном Урале исследований было установлено, что отсутствие эдиакарских ископаемых остатков в этом временном интервале связано не с неблагоприятными условиями для их сохранности в ископаемой летописи (то есть эдиакарские организмы существовали, но ввиду неблагоприятных условий не могли сохраниться), а с реальным изменением структуры экосистемы и их вымиранием. Таким образом «котлинский кризис» наряду с более поздними знаменитыми вымираниями (например, глобальное вымирание на границе перми и триаса или исчезновение динозавров на границе мела и палеогена) действительно является первым масштабным вымиранием в истории Земли.

Когда-то у меня в голове сложился такой образ работы: перед тобой огромный бесформенный куб льда, из которого надо сделать статую, скажем, Венеру Милосскую. А в руках у тебя маленькая стамеска и молоточек, которыми ты каждый день тюкаешь свою глыбу. Самое отвратительное, что в конце дня ты не видишь особых результатов, но все-равно надо стараться каждый день «тюкать» хорошо. «Работать надо хорошо, плохо само получится», – эту фразу впервые я услышал от отца, стараюсь следовать ей в своей научной деятельности.

Наука и жизнь

Наука приучает к осторожному и часто критическому отношению к фактам. К примеру, появляется в СМИ сенсационная новость. Первая реакция – найти источник, проверить информацию, а не бросаться писать опровержение. Кроме того, занятия наукой – это ежедневное саморазвитие. Постоянно надо быть в тонусе, расширять кругозор, учиться. Недостаточно читать литературу только по своей специальности. В другой области наук не факт, что во всем сразу разберешься. Как-то я заинтересовался феноменом черных дыр, взял книгу «Краткая история времени» Стивена Хокинга. Казалось бы – научно-популярная книжка, но уже на сороковой странице почувствовал себя полным дураком. Такая же история была у меня с диалектическим материализмом. Манифест коммунистической партии пошел отлично, он написан просто, ясно, но потом я прочитал у В.И. Ленина, что диалектический материализм нельзя вполне понять, не изучив «Капитал» Карла Маркса и работу Гегеля «Наука логики». Вот тут-то я и забуксовал странице эдак на десятой. На вызовы надо отвечать, так что пришлось потихоньку разбираться. То, чем я занимаюсь в своей профессиональной деятельности, не дает мне авансом каких-то интеллектуальных преимуществ. Мои знания о том, что происходило 1,5 млрд лет назад на нашей планете, не являются самодостаточными – расширение кругозора может многое изменить в них.

  Размышляя об эволюции жизни на Земле, предпочитаю отбрасывать невероятные теории о происхождении человека. Есть ли Бог – не знаю. Может быть, есть, может быть, нет – мы ведь ничего не опровергли и ничего не доказали. Есть такой анекдот: «Сын мой, что есть сила Божья? Божья сила, отец, это божья масса на божье ускорение». И хотя к верующим людям отношусь абсолютно доброжелательно, допускаю, что чего-то мы просто не знаем, сам предпочитаю более научное: «Гипотеза Бога избыточна».

Если забыть о том, что я видел и изучал следы древней жизни разных эпох, а также закономерности эволюции органического мира, невольно поражаешься количеству альтернативных теорий происхождения человека. Есть среди них просто странные, а есть просто антинаучные и конспирологические. В начале 1990-х годов появилась работа, в которой автор поведал миру о том, что достижения человеческой цивилизации напрямую зависят от влияния рептилоидов с планеты Нибиру. А тот факт, что про это никому неизвестно, объясняется так: «злые ученые» намеренно скрывают от людей ту самую «правду». И подобная писанина выпускается неплохими тиражами, а значит – ее читают. Мне кажется, был момент, когда научная общественность должна была вмешаться в такой способ «просвещения» широкой публики. Но момент упущен, теперь некоторые абсурдные факты из голов не выбить, разве что с величайшим трудом.

Занятия наукой помогают философски смотреть на окружающую действительность, в том числе – адекватно относиться к смерти. Многим людям трудно согласиться с тем, что мы все умрем, из-за этого они переживают. Но можно, приняв это как факт, просто жить и работать. Ведь наше восприятие этой неизбежности не изменит, а тогда зачем думать о том, что все равно случится и что от тебя совершенно не зависит? Впрочем, кое-что, конечно, сделать можно: переходить дорогу на зеленый свет, не хамить людям в подворотне и милиционерам на дороге, да и вообще лучше никому не хамить.

А можно посмотреть на смерть человека и как на постепенное исчезновение всего вида. Определить момент, когда именно это произойдет – невозможно. Это только в книжках за одну страницу вымирают одни и приходят другие, а на самом деле между такими событиями проходят сотни тысяч и миллионы лет. Логика эволюции диктует наше неизбежное вымирание как вида, либо развитие его во что-то новое. Может быть, те, кто придут после нас, тоже назовут себя людьми, хотя для нас они будут мутантами – изменится облик планеты, изменятся и ее обитатели.

Изменения уже идут, хотя и не так быстро, как об этом кричат некоторые радикальные экологи и отдельные медийные персоны. Где-то – озоновое уплотнение, где-то тает, а вот здесь подтапливает, но все это было и до нас. Как известно, мы, как вид Homo sapiens, живем в четвертичном периоде (он начался 2,588 млн лет назад). Сегодня активно обсуждается идея выбрать какой-то момент в истории существования человечества и начать отсчет нового периода, так как наш вид сильно изменил экосистему планеты. Этому периоду даже придумали название – антропоцен. Эта идея, с моей точки зрения, скорее политическая, связанная с попытками Homo sapiens приписать себе «главную роль» в эволюционной картине. Хотя одно сверхмощное извержение серии вулканов – и все наши достижения исчезнут бесследно, не останется ни малейшего подтверждения того, что мы вообще существовали. Потом те, кто выживут, начнут эволюционировать, в перспективе разовьется сопоставимый с нашим по развитию вид, начнет изучать пласты вулканических пород, которыми нас присыпало, и новые люди придут к выводу, что сначала жили обезьяны, потом появились высшие приматы, а потом произошло великое вымирание. И никто не узнает, что мы вообще были, как-то влияли на облик планеты и что у нас были супертонкие айфоны.

Меняй к лучшему – возрождай старое

Чем дольше я работаю в науке, тем больше понимаю, что необходимо заниматься ее популяризацией. И лучше бы этим заниматься самим ученым – например, публиковаться в научно-популярных журналах. Такие издания хороши именно тем, что они научно-популярные, а не «популярно- и только слегка научные». СМИ очень часто транслируют материалы, мягко скажем, перефразированные. Как это происходит: сначала журналисты находят новость из мира науки в лентах агентств или получают ее от самого ученого, но потом адаптируют в формат своего издания, придумывают броский заголовок, вставляют бодрую шутку – и «продукт» готов. Вот только результат порой не очень вяжется с научным фактом, породившем это произведение.

В этом году в нашем институте проводились мероприятия, приуроченные ко Дню науки, я читал школьникам лекцию про раннюю эволюцию жизни на Земле. С удовольствием взялся бы за какой-нибудь спецкурс для первокурсников. Хороший пример популяризации науки – открытые лекции в кафе «Эврика». Радует, что в последнее время научные работники и даже студенты-старшекурсники начали активно заниматься популяризацией науки, в частности – геологии, среди школьников: ведут геологические кружки, читают лекции в классах, устраивают ребятам полевые экскурсии на расположенные неподалеку геологические объекты. Большой популярностью пользуется Сибирская геологическая олимпиада среди школьников.

Популяризация в России – дело неприбыльное, но категорически необходимое. Но ведь и в науку идут не ради материального обогащения. Деньги зарабатывают в других местах. Если вы хотите денег, идите в бизнес. Хороший вариант для геологов – работа в нефтяных компаниях: Schlumberger, например. Но многие ребята оттуда жалуются, что работа механическая, развития нет. А мы здесь, занимаясь наукой, постоянно думаем – и нам за это все же еще платят. От усиленной умственной деятельности мозг, конечно, пухнет, но от такого напряжения никто, во всяком случае в молодости, еще не умирал.

Кто-то скажет, что наука в России не финансируется должным образом, Сибирское отделение уже не то, и что за нашу работу можно получать больше – в общем, уезжать за рубеж надо. Но где там больше платят и кому? Чтобы на Западе платили невероятные деньги, нужно быть специалистом очень высокого класса, а таких – единицы. Там ведь никого не ждут с распростертыми объятиями. Если же ты профессионал настолько, что можешь претендовать на большую зарплату за рубежом, то и в России найти финансирование не составит особого труда – конкуренция у нас во много раз слабее. Если ты занимаешься передовой наукой, пиши заявки на гранты, получай поддержку. А если поддержки не будет, то скорее всего искать виноватых далеко ходить не надо.

Не буду говорить обо всех отраслях науки, но геологией в России заниматься можно. Территория у нас необъятная, изучать ее мы будем еще долго, а геологи, например, Западной Европы на своих маленьких «клочках земли» уже все собрали и досконально изучили. У нас пока нет такой тотальной частной собственности на землю – это плюс. Попробуй в Австралии покопаться в разрезе возле трассы – тут же выйдет местный фермер и может без разговоров выстрелить в тебя из ружья, потому что зашел ты на частную территорию, а что табличку не видел – сам дурак.

Мне посчастливилось общаться с учеными разных поколений, и все они говорят, что очень многое раньше делалось на энтузиазме, потому что люди горели общей идеей, а финансовые вопросы отходили на второй план. Есть хороший советский фильм про физиков-ядерщиков – «Девять дней одного года». Снимали его под Москвой, но на самом деле это фильм о молодом Академгородке. Там есть один момент, который я очень люблю: на свадьбе одного из коллег ученые, сидя за праздничным столом, высчитывают на салфетках, реально ли в ближайшее время выйти за пределы Галактики. Это очень круто.

Возможно, таких людей осталось мало, но кто нам мешает быть такими же? Кто мешает пытаться возродить этот дух? Сетуя на то, как сейчас все плохо, надо понимать, что, уехав отсюда, ситуацию к лучшему не изменишь. Спрашивают: «Что я один могу сделать?». Можешь, например, пойти в школу рассказать ребятам о своих исследованиях, причем так, чтобы после твоего рассказа они записались в геологический кружок, если ты геолог, а если физик, то – в физический, у химиков вообще раздолье – можно показать ребятам необычные опыты. Дети будут знать, что в мире есть много интересного и, может быть, захотят стать похожими на тебя.

Подготовила Татьяна Морозова

: 01.04.2016