Странствующий рыцарь. Загадочный воин сложил голову на территории Барабы

Погода испортилась. Сильный северо-западный ветер гнал низкие свинцовые тучи, часто прорывающиеся дождем. Нашу сопку — голый террасовидный останец, возвышающийся над равниной Барабы в месте впадения Тартаса в Омь, — продувало нещадно. Растяжки палаток едва выдерживали порывы ветра. Короткий осенний день, не успев начаться, быстро сменялся сумерками. Стоял самый конец сентября…

Сезон завершался, оставались последние три-четыре дня.

По обыкновению вдруг оказывается, что сделать еще нужно очень много, а времени уже почти нет. Почти нет и народа. Многие разъехались — кто на учебу, кто на работу.

Я выверяю полевую документацию. Стол мой стоит в палатке, и здесь вполне можно работать. Проверить последние дневниковые записи, сверить чертежи с описанием — и можно смело поставить точку. Правда, остался еще один раскоп — точнее, небольшой его участок, — но и его сегодня закончим. Грунтовый могильник эпохи ранней бронзы мы, кажется, докопали. Это видно по генеральному плану, где сведены все погребения и конструкции. Контрольные раскопы не дали результатов. Значит, все. Я еще раз смотрю на лежащий передо мной огромный лист миллиметровки, на нем — генеральный план раскопа. Точно — все.

Отряд поделен на две группы. Девчонки занимаются сбором имущества, которым обрастаешь за сезон как-то незаметно. При погрузке всегда выясняется, что половина «барахла» почему-то в машину не входит. К тому же добавляются находки. Собственно говоря, именно ради них мы здесь. Мой аспирант Борис подписывает ящики с антропологическим материалом. С этим, кажется, все в порядке.

Ветер пронизывает буквально до костей. Теплая куртка не спасает. Работы ведутся неподалеку — триста метров от кухни и столовой и примерно столько же от моей палатки. Прекрасно вижу ребят: низко склонившиеся спины, летящие комья земли. Идет последняя подчистка материковой поверхности.

Не говори «гоп»…

Неожиданно одна из фигур решительно направляется в мою сторону. По-видимому, закончили подчистку и послали за мной. Саша идет все быстрее, потом с шага переходит на бег.

— Пятно, Вячеслав Иванович, могила.

Только этого нам не хватало. Именно сейчас, когда такая ужасная погода, когда у всех «чемоданное» настроение, когда все видят себя дома. Позади полгода поля. Да еще поля-то сибирского.

— Я же говорил тебе, начальник, не берите этот последний участок, — смеется Олег, наш шофер. — Теперь сели…

Смех его какой-то невеселый. А может, мне это кажется? С Олегом мы вместе с тысяча девятьсот семьдесят пятого года. Пятнадцать полевых сезонов. Лучше него трудности в отряде не переносит никто. Удивительно добрый и веселый человек — душа коллектива. Неужели тоже заскучал?

Подходим к раскопу. Да, никаких сомнений. Большое могильное пятно прекрасно читается темным правильным прямоугольником на желтом глиняном дне.

— Ну что же, братцы, приуныли? — мой искусственно бодрый тон явно не вяжется с резкими порывами ветра и вдруг заморосившим дождем. — Все по теории: самые замечательные находки бывают в контрольных бровках и в последние экспедиционные дни.

— Неужели продолжение могильника? — без улыбки и даже как-то зло говорит Андрей.

— Не думаю, — у меня уже мелькнула подобная мысль. — Смотрите, у пятна иная ориентация, плюс цвет не совпадает, более темное заполнение, да и планографически оно не вяжется с выявленными нами ранее рядами погребений эпохи ранней бронзы.

— Конечно, ребята, — подхватывает Ольга. — Какой-то одинокий странник забрел в наши сибирские края, погиб здесь и похоронен!

Ольга почти угадала. Но тогда мы, конечно, этого еще не знали.

— Ну что, Андрей, — говорю своему заместителю, — основные силы срочно давай сюда. Бориса, Саню, Ольгу. Распакуйте брезент и в случае необходимости натяните его над погребением.

К обеду на лопатах прошли сантиметров пятьдесят в глубину могилы. Черное заполнение не заканчивается, значит, до дна ямы еще не близко. Кажется, действительно погребение.

После обеда дождь прекратился, но похолодало. Даже самые стойкие облачились в теплые перчатки и шапки.

— Докапывать будем под снегом, — иронизирует Олег, допивая горячее какао. — А заодно и зазимуем.

— Ничего, Олег Федорович, — отвечаю ему в тон, — зато северную уточку наконец-то дождемся.

Олег — страстный охотник, и напоминание о северных утках, на которых каждый сезон мы мечтаем поохотиться, поднимает ему настроение.

Обед закончен. И без раскачки сразу идем на раскоп. Шутки шутками, а того и гляди выпадет снег.

Почти сразу Сашина лопата упирается во что-то твердое. Все, нужно менять инструмент. Начинаем работать совками, ножами и кисточками. В могиле помещаются только двое, но зато чаще меняю смены. Совок — не лопата. Он не согревает, и теперь теплее тем, кто не работает. К тому же рядом с раскопом разводим костер.

Первые находки

А в могиле уже видны кости лошади. Ситуация осложняется. Расчистка скелета коня — дело чрезвычайно трудоемкое. Как всегда при авралах, работаем без перекуров, посменно, до самой темноты. Шуток уже не слышно. Мороз крепчает, и влажная глина — заполнение погребальной камеры — тут же превращается в холодные, смерзшиеся комочки.

Но работа спорится. Наконец открывается скелет лошади.

— Так, ребята, — говорю, — это не эпоха бронзы, и к могильнику погребение отношения не имеет. Тут что-то другое и, похоже, значительно более позднее.

— Тюрки здесь чаще всего хоронили лишь чучела коней, — вторит мне Андрей, расчищая голову лошади. — Ко всему, и погребенного-то нет.

На ужин так и уходим в неведении. Могила надежно укрыта плотным брезентом.

Темнеет рано, а погода все хуже. Ветер такой, что и костер не согревает. Ужин моментально остывает в чашках, и только горячий чай как-то поднимает общее настроение. Скорее в палатку, в теплый сухой спальник.

Перед сном занимаюсь привычным делом — полчаса на личный дневник, потом пытаюсь почитать, но мысли снова и снова возвращаются к найденному погребению. Что-то ждет нас завтра?

Только бы снега не было — думаю, уже засыпая.

А назавтра…

Утро выдалось хмурым и морозным. Ветер, слава Богу, утих. Имущество собрано, ящики с находками запакованы. Все готово к отправке. Осталось последнее в этом сезоне погребение № 688.

Находки появились сразу — два костяных псалия от удил, украшенные на концах круглыми шишечками. По форме они удивительно напоминали бронзовые псалии начала эпохи раннего железа. Значит, погребение относится
к VIII—VII вв. до н. э.? В это время на территории Барабы обитали племена позднеирменской культуры — переходной от эпохи бронзы к эпохе раннего железа. Однако известные нам захоронения по своему обряду абсолютно отличались от того, что мы в данный момент раскапывали.

Что-то еще настораживало меня. Снова спустившись к уже расчищенному захоронению лошади, я понял, в чем дело. Меня смущало железо. Кусочки железной окалины плотно прикипели в местах их соприкосновения с псалиями. Сами удила в погребение не положили, но в том, что они были железными, — сомнений не оставалось.

— А не кажется ли вам, — спросил я своих друзей, — что для этого периода рановаты удила из железа?

— А как же форма псалиев? — спрашивает Андрей.

— Форма действительно напоминает классические переходные, — отвечаю, — хотя им и не тождественна. К тому же псалии переходного времени, как ты понимаешь, изготавливали из бронзы. Так что давайте-ка… работать дальше.

Теперь с лошадью предстоит кропотливая работа. Ее нужно зарисовать именно так, как она лежит в могиле, и сфотографировать. Дело само по себе не трудное, но, когда на морозе стынут пальцы, и не из легких.

Пока Ольга рисует, Володя фотографирует. Мы дружно обсуждаем вероятную датировку захоронения. В конце концов сходимся на том, что это эпоха железа. Более уточнять дату пока сложно.

Наконец, все зарисовано и сфотографировано. Ребята разбирают скелет лошади и тут же аккуратно упаковывают кости в ящики.
Эти кости могут содержать неоценимую информацию для специалиста-остеолога, а он поделится ею с нами.

Работу продолжаем совками. Контур могилы остается прежним, мы углубляемся все дальше и дальше, а заполнение все продолжается.

— Может быть, лопатой? — Борис вопросительно смотрит на меня.

— А вдруг уже рядом? — отвечаю я, протягивая Борису саперную лопатку.

Осторожно погружая ее короткое лезвие в плотный грунт могильной ямы, он срезает тонкие пластины земли. Виктор насыпает их в ведро и подает наверх.

Захоронение

И вот на глубине около метра от уровня материка снова преграда. Кажется, мы добрались до главного — до захоронения человека.

Тот, кто когда-нибудь бывал в археологической экспедиции, кому хотя бы раз приходилось заниматься расчисткой погребений (или хотя бы при этом присутствовать), знает, сколь трудоемкое и непростое это дело. Смысл работы заключается в том, чтобы, не сдвинув со своего места ни одного предмета, ни одной косточки, удалить из могильной ямы весь заполняющий ее грунт. Иногда археологу приходится буквально парить в воздухе над раскопом, работая тончайшими инструментами — скальпелем или кисточкой, чтобы не нарушить и не потревожить того, что сотнями и тысячами лет хранила земля. Что там говорить — расчистка погребений требует профессиональных навыков, знаний и умений. Нелишне обладать и особыми талантами — есть этот дар у некоторых профессионалов. Труднейшую и ответственнейшую процедуру они проводят прямо-таки ювелирно, под стать по технике, пожалуй, классному хирургу.

Я не сомневаюсь ни в одном из моих коллег. Почти у всех, несмотря на молодость, за плечами уже не один полевой сезон самостоятельных исследований. Об их желании работать, любви к археологии я уже не говорю. Кто же без любви к этому делу будет почти зимой, за мизерную плату, о которой и говорить-то стыдно (а потом — все равно никто не поверит), лежа животом на ледяных досках, час за часом буквально по миллиметру расчищать погребение?!

В могильной яме остаются двое — Борис и Виктор. Остальные помогают сверху. Кто подает инструмент, кто поднимает ведро с землей, кто советует. Часа через два внизу остается один Боря. Вдвоем там уже не поместишься, да и Борису-то приходится проявлять чудеса эквилибристики, чтобы, стоя на узком пятачке, расчищать захоронение.

Время обеда. Наташа с Галей, чуть не плача, требуют всех к столу. Еда при такой погоде стынет моментально, а девочки хотят, чтобы было вкусно. Нехотя подчиняемся. Борис остается в яме, обед ему несут прямо на раскоп.

К вечеру все кончено. Мы успеваем все сделать до снега, который начинает падать крупными мокрыми хлопьями уже ночью. Комплекс после идеальной (несмотря на мороз!) расчистки зарисован, сфотографирован, разобран и тщательно упакован. Описание я заканчиваю у себя в палатке под шуршание первого в этом году снега.

Кто же ты?

Захоронение было уникально. И дело даже не в золотых и серебряных предметах, обнаруженных в могиле. Дело, прежде всего, в необычных вопросах и загадках, вставших перед нами.

Погребенным оказался достаточно молодой мужчина в возрасте 35—40 лет. Он был положен на дно довольно глубокой могильной ямы на спину, тогда как его коня погребли над ним уже при засыпке ямы. Мужчину сопровождал в мир иной железный палаш метровой длины с прямым, односторонне заточенным лезвием. Оружием такой формы пользовались на огромных пространствах Евразии в первой половине I тысячелетия н. э. Палаш носился в ярко-красного цвета (судя по остаткам мельчайших волокон) ножнах, изготовленных из дерева. Нижняя часть ножен украшена массивной серебряной обоймой прекрасной сохранности, длиной около 20 см. Такие обкладки ножен были особенно популярны у сармат, населявших в то время восточно-европейские степи. Но даже там, в классических сарматских комплексах, до сих пор не найдена обкладка подобного качества и подобной сохранности!

Ножны с палашом носились на портупее, крепившейся к ним при помощи специальной скобы. Скоба изготовлена из замечательного молочно-белого нефрита. Распространение подобных крепежных скоб в гунно-сарматскую эпоху было чрезвычайно широким. Наше изделие, скорее всего, сделали в Корее — именно там мы находим ближайшие аналоги, да и нефрит как поделочный камень широко использовали именно на Востоке. Вместе с племенами гуннов эти предметы распространялись далеко на Запад, вплоть до Босфора. Вот и первая версия. Не представитель ли гуннского воинства, покорившего тысячемильные пространства Азии и Европы, перед нами?

Портупея с палашом носилась на поясе. Массивная серебряная пряжка украшала эту обязательную принадлежность каждого воина. Для нас, археологов, эта пряжка значима вдвойне. Она не только представляет известную художественную ценность, но и дает возможность с точностью до века датировать весь погребальный комплекс. Но здесь нас поджидала новая загадка. Похожие пряжки были в ходу далеко к западу от этих мест. Самые территориально близкие к нам аналогичные изделия находят лишь в Прикамье, да и то нечасто.

Так кого же мы откопали? Алана? Или, быть может, сармата?

Искать его родину на западе подсказывала и интереснейшая по своей конструкции рукоять палаша, помещенная в погребение в разобранном виде. Сама рукоять — по всей видимости, выполненная из дерева, — не сохранилась. Зато нам в руки попало великолепное навершие рукояти, состоящее из четырех частей. Нижней ее частью была круглая шайба со сквозным отверстием в центре, сделанная из белого нефрита — точно такого же, что и скоба. На шайбу помещалась массивная хрустальная бусина правильной восьмиугольной огранки. Сооружение венчала золотая полусфера — ее верхняя часть была украшена сердоликовыми ярко-красными вставками. Все составные части навершия крепились на рукояти с помощью бронзового гвоздя — он служил стержнем, на который они нанизывались.

Загадочным воином явно владела охота к перемене местПодобные украшения были чрезвычайно модны в ту эпоху. Их присутствие в археологическом комплексе служит визитной карточкой гунно-сарматского времени. Особой популярностью похожие предметы пользовались опять-таки в аланском мире, хотя проникали и на Восток. В частности, на равнинном Алтае профессор А. П. Уманский сравнительно недавно обнаружил ставшее уже знаменитым Тугозвоновское захоронение с огромным количеством золотых украшений с эмалями и вставками из драгоценных и полудрагоценных камней.

Находки из захоронения № 688 были изготовлены в разных, сильно удаленных друг от друга, точках Евразии, свидетельствуя о том, что их хозяином явно владела охота к перемене мест.

Но и на этом загадки погребения не закончились. Сам погребальный обряд оказался по своей сути достаточно синкретичным. Судите сами. По конструкции и ориентации он сопоставим с гуннским некрополем близ Иволгинского городища в Восточной Сибири, да и вышеупомянутое Тугозвонское захоронение равнинного Алтая вполне аналогично Барабинскому. С другой стороны, ярусное помещение в могилу умершего человека и лошади напоминает захоронения гуннского времени, но уже Горного Алтая! Наконец, удила местного, западносибирского, производства идентичны найденным в могильнике VI века н. э. в Прииртышье.

Ну хорошо, — думал я, — пусть мы имеем дело с сильным территориальным разбросом аналогий. В конце концов, это понятно. Данную эпоху недаром называют в истории «Великим переселением народов». Мощные подвижки центрально-азиатского этноса, причиной которых были передвижения гуннских полчищ, снимали с насиженных мест массу других народов. Вместе с людьми кочевали и вещи. Но кто же был этот человек? Воин, бескорыстно искавший приключений? Странствующий рыцарь, сложивший свою буйную голову в Барабе? Или коренной абориген, добывший в сражениях столь богатое оружие?

Помочь ответить на эти вопросы мог только антрополог. Я обратился за помощью к старшему научному сотруднику нашего института, кандидату биологических наук Татьяне Чикишевой. Однако попытка разгадать одну загадку поставила нас перед другой. По своим антропологическим особенностям, погребенный абсолютно отличался от западно-сибирских аборигенов IV—V вв., захоронения которых были исследованы. Более всего наш рыцарь напоминал людей из могильника, расположенного… где бы вы думали?.. не на востоке и не на западе, а на юге, в Туве!

И подумалось мне, что права была Ольга, когда говорила о кочующем страннике. Побывал он со своим отрядом и далеко на востоке, и на запад заглядывал, а смерть свою нашел в Сибири. Тяжелое и жестокое было время. Походы таких вот рыцарей сокрушили Римскую Империю — самое могучее государство Европы. Великая цивилизация погибла под ударами варваров. Неужели это удел всех империй? А моя родина, сотрясаемая нынче распрями, растаскиваемая на части объявившимися удельными князьками?

Осень 1991 года, мы снова на Сопке. Я сижу в своей палатке и заканчиваю писать эти строки. Грустно.

                                                                                                                                                                      Бараба, сентябрь 1991 г.