Генерал-лаборант или «… уполномочен решать все вопросы»

«…Сегодня, подытожив вехи на пути,
Сказать себе мы честно можем:
Как много невозможного сумели мы пройти!»

И. Д. Макальский (2008)

Мой приход на работу в ИЯФ осенью 1961 г. не был заранее спланирован, но и назвать его случайным тоже нельзя. Все неизвестное влекло меня с раннего детства. По рассказам мамы, в три года мне был куплен большой конь на колесиках из папье-маше. Когда родители хватились сына, то обнаружили его в чулане с молотком, а коня с уже проломленным боком. Меня заинтересовало: что же там внутри?

…Начальник отдела кадров ИЯФ, прочтя анкету, сказал: «Да... Биография у вас сложная». Я ответил, что понимаю, но почему-то считал, что все эти сложности у меня позади. Он посмотрел мимо меня и сказал:

– Но вы понимаете, ведь это Институт ядерной физики!

– Я окончил партийную школу при штабе флота и знаю, что не могу быть принят в ваш институт без особой проверки. Ну что ж! – и я потянулся забрать документы. По-видимому, он был несколько обескуражен моим ответом и спросил:

– Вы член партии?

– Нет, еще не созрел.

Вскоре появился человек примерно моего возраста. Узнав, что я радист и электронщик, начал задавать вопросы, которые показались очень легкими. Убедившись в моих знаниях, он спросил, какой институт я окончил. Услышав ответ, был очень удивлен и озадачен.

Набрав номер телефона, сказал какому-то Андрею Михайловичу, что разговаривает с человеком, который по знаниям подходит на начальника отдела, но у него нет институтского диплома, что с ним делать? Я не слышал ответа, но, видимо, ему сказали: «Веди его сюда». Пройдя метров 50 от проходной, мы оказались в соседнем здании. Войдя в кабинет, я понял, что Андрей Михайлович Будкер – это и есть директор института, которого я видел на Советской, 20 два года тому назад. Он просто спросил:

– Твое последнее место работы, должность и зарплата?

Я ответил:

– СибНИА, старший инженер-электронщик, 1300 рублей.

Он что-то отметил в календаре:

– А до этого?

– С марта 42-го – ученик электрика в электромеханической мастерской, 6-й класс окончил экстерном, 7-й – в вечерней школе. Весной 44-го – 4-й разряд слесаря, 5-й разряд электрика по высоковольтному и высокочастотному оборудованию. С октября 44-го по 48-й – Новосибирский электротехникум связи, радиопередающие устройства. С 49-го по 53-й служил на флоте, радиомастерская Тихоокеанского флота. С осени 53-го по сей день работаю в Сибирском научно-исследовательском институте авиации, занимаюсь разработкой электронной аппаратуры для измерений статических и динамических характеристик летательных аппаратов.

ТО, ЧТО НЕ УБИВАЕТ МЕНЯ, ДЕЛАЕТ СИЛЬНЕЕ Отца арестовали и осудили на 10 лет лишения свободы с конфискацией имущества в 1932 г. Это был жестокий и голодный год после коллективизации сельского хозяйства. Как ветеринарный врач, отец принимал многотысячные стада коров и овец в Монголии для Улан-Удинского мясокомбината. Страшной контрабандой была посчитана коровья нога и мешок муки, привезенный им для большой голодной семьи…
Так началось мое безотцовское детство. Конфискацию имущества провели тщательно, даже игрушки были конфискованы. Это и детская непоседливость заставили меня искать какое-нибудь занятие, и я пристал к малограмотной бабушке, которая учила меня разбирать буквы по обрывкам газет, приготовленных для растопки. В 4 года я уже неплохо читал, и мама не успевала приносить мне книжки из библиотеки. Благо, большевикам были нужны грамотные рабочие руки. Образование и библиотеки - бесплатные.
...Мне пять лет, дед умер. Я, как говорит мама, единственный мужчина в доме. Мамин старший брат дарит мне замечательный топорик и ножовку по дереву. Я пилю, колю дрова и быстро соображаю, что можно делать игрушки самому. Молоток, стамеска и щипцы для выдергивания гвоздей нашлись в одном из чуланов, который превращается в мастерскую, где непрерывно идет процесс конструирования и изготовления всевозможных поделок. Вскоре появляются друзья (такая же безотцовщина), каждый что-нибудь тащит в общий котел, работа кипит. Неписанное правило – запрещается копировать друг друга.
…1937 г., мне восемь. В стране идет невиданный террор, процветает национализм и антисемитизм, и все это под громкий аккомпанемент подхалимов великому вождю всех времен и народов.
Отец вот-вот должен выйти на свободу (ему скостили срок до 5 лет), но вместо этого мама получает от него записку. Она плачет, не говоря, что в ней написано, и идет отправлять письмо Сталину. Смешная наивность! Только через 40 лет я узнаю, что отца судила «тройка», и он был приговорен «к высшей мере наказания» якобы за антисоветскую агитацию в лагере. Так я стал сыном врага народа. Десятки миллионов таких же, как я, мальчишек и девчонок получили это клеймо на десятилетия вперед.
Лишь позднее я понял, что это клеймо еще долго будет мешать нам жить. Перед нами закрывались двери многих техникумов и вузов, предприятий и заводов. Возможность заниматься политической деятельностью вообще была исключена. Но обо всем этом я узнаю гораздо позже, окончив с отличием партийную школу при штабе Тихоокеанского флота.
А пока я учусь в школе, и моя столярная мастерская постепенно превращается в электротехническую. Вместе с друзьями экспериментальным путем открываю для себя законы электротехники, электромагнетизма, статического и гальванического электричества. Мотки проволоки, трансформаторное железо, обрезки листовой меди, выброшенные детали для наших экспериментов мы воруем со свалки единственной в городе электромеханической мастерской. Наша неуемная фантазия превращает этот «мусор» в действующие модели всевозможных устройств.
…Мне девять. Крупно повезло! В соседнем чулане лежит, по-видимому списанная, коротковолновая радиостанция, оставшаяся от геологов. Мы разобрали ее по частям, и все мальчишки улицы Профсоюзной признали в нас великих изобретателей, слушая, как работают морзянки и РВ-63 без всяких проводов и тарелок репродукторов на наушники. Так началось мое первое знакомство с радиотехникой.
…Мне одиннадцать. Началась война. По карточкам только 300 г хлеба, и больше ничего. «Сибирский хлеб» - картошку, не едим, сушим и отправляем на фронт. Едим картофельную кожуру, собираем колоски, лебеду, крапиву, лакомство - кусочек жмыха.
Решаю зарабатывать на продукты фотографией. Чтобы купить у соседки «Фотокор» погибшего сына, набираю на свалке и ремонтирую 10 керосинок. Учусь, фотографируя все и вся. Хожу по близлежащим селам, делая по 20-30 км в день - всем нужны фотографии на фронт. Дают за работу кто кружок молока, кто лепешки. Два раза в неделю по утрам ловлю на Селенге рыбу. Но все равно голодно.
В марте 1942 г. решил пойти работать, не окончив 6 класс. Знакомый инженер привел меня к начальнику электромеханической мастерской, фронтовику Г. Ф. Синицыну. Так я стал учеником автоэлектрика, потом перешел на слесарный участок, потом на обмотку моторов и генераторов. Был и гальваником, монтировал гостиницу к приезду американцев. Летом 1944 г. у меня уже был 4-ый разряд слесаря и абсолютно заслуженный 5-ый разряд электрика. Сдав экстерном экзамены за 6 класс, с отличием закончил 7 класс вечерней школы и отправил документы в Новосибирский электротехникум связи. Это была мечта – стать радиоспециалистом.
Но пошел октябрь, а вызова все не было. Поехал в Новосибирск. Директор техникума в форме без погон, рядом костыли. Позже мне станет понятно, что ему, фронтовику, стыдно было сказать мальчишке, что у него приказ «компетентных» органов – детей врагов народа не принимать. Все это я узнал позже, а пока стоял перед ним, как угрызения совести за страну, которую он защищал, не щадя жизни.
Наконец он тяжело поднял голову и глухо позвал:
– Тетя Маша, выдайте ему постель, пусть пока поживет в аудитории, потом что-нибудь придумаем.
Удар «органов» бывший офицер советской армии, наверняка коммунист, Михаил Аронович Юхвидов принял на себя. Так из сына врага народа я стал нормальным гражданином СССР, имеющим право на образование.
Учеба в техникуме давалась легко. Преподаватель был страшно удивлен, когда я за 2 часа смонтировал щиток токарного станка, и меня оформили лаборантом. Немного позже я стал еще лаборантом радиолаборатории, что дало мне возможность заняться радиолюбительством. Война шла к концу, но радиоприемники, отобранные у населения еще в начале войны, были страшной редкостью, а возможность сделать примник самому - просто счастьем. В 1945 г. вместе с мальчишкой из нашей группы мы собрали два приемо-передатчика УКВ диапазона и наладили связь между Центральным и Заельцовским районами. Только через 60 лет я случайно узнал, что это событие было зафиксировано в местном радиоклубе как первая связь на УКВ в Новосибирске.
…Пока же я искал угол, где можно было жить, и случайно в Верхней Ельцовке попал в воровскую «малину». Жил бесплатно, помогая хозяйке тете Дусе по хозяйству, в комнате 5 м2 в подполье, хотя и с окошком, выходящим к речке. Однажды люк открылся, и ко мне спустились два парня примерно моего возраста. Одеты были «с иголочки»: хромовые сапоги, драповые пальто, кожаные шапки. Где же они работают? Ответ на мой незаданный вопрос все прояснил:
– Мама сказала, ты все умеешь делать. Пистолет можешь отремонтировать?
– Не пробовал, но работал слесарем, наверное, смогу.
Позже главарь Толян предложил мне вступить в банду. У меня были совсем другие планы, но заказы, которые они мне давали, пришлось выполнять - за квартиру платить я не мог. По обрывкам разговоров и инструменту, который я делал, составил схему «работы» банды. В Барабинске, где загружались товарные составы, идущие на восток, одна группа (скорее всего, ж.-д. милиция) давала сведения. В Новосибирске на пологом и длинном подъеме вторая группа проделывала большие проемы в тамбурах нужных вагонов. Остальные выбрасывали на насыпь и потом реализовывали ящики со сливочным маслом, консервами, тюки мануфактуры и т.д. Очень скоро я понял, что в этой цепочке есть еще одно звено.
Однажды ночью люк моего жилища быстро открылся, и Толян, кубарем скатившись по лестнице, выпрыгнул в окошко. За ним последовал милиционер. В ту же секунду мне сверху скомандовали «Руки вверх!». Второй мент быстро надел мне наручники, и через минуту я сидел в «воронке». Допросили меня в небольшой комнате под портретами Ленина и Дзержинского. Я твердо знал, что у меня никаких улик они не найдут, но если я скажу, что знаю и видел, то меня самого больше никто не увидит. Били меня не слишком: то ли просто тренировались, то ли получили приказ не калечить. Под утро оттащили к Ипподромскому рынку и выбросили.
Толика тоже поймали, но потом отпустили. Его не били и, судя по всему, ловили, только чтобы получить с него деньги. Мне стало ясно, что выход есть только один – побег. От моего напарника из секции бокса, студента соседнего с нашим авиатехникума, я узнал, что в их комнате в общежитии есть одно свободное место. А директор техникума предложил работу уличного монтера по обслуживанию телефонных воздушек. Я, конечно, с радостью согласился и стал восьмым жителем комнаты в подвальном помещении дома на Красном проспекте.
Когда учеба подошла к концу я, получив диплом с отличием и 2-ой разряд по боксу, был направлен на работу в Кызыл. В это время мама прислала письмо, что по семейным обстоятельствам мне желательно приехать к ним в Улан-Удэ. Решив, что для Москвы нет разницы, в какую «дыру» заткнуть специалиста, я поехал в Бурятию. Однако комиссия, приехавшая с Тихоокеанского флота (ТОФа), резко повернула мою жизнь.
На призывном пункте всех, кроме меня, после медкомиссии построили и увели. Меня же отправили во Владивосток, где началась моя служба во флоте. В радиомастерской ТОФа работало 22 вольнонаемных радиомастера, но большая часть их всегда была в разъездах. Мы обслуживали не только флот, но и всю береговую оборону, которая была основной силой ТОФа. Во многих секторах были свои радиомастерские и роты связи, но в сложных случаях всегда вызывали нас.
Мои знания электро- и радиотехники пришлись к месту, и наш старлей поручил мне организовать для мастеров занятия по теории. Но проводить лекционные занятия не было возможности, и я придумал использовать для обучения конкретные поломки поступившей аппаратуры. Теоретические основы возникновения дефекта, способы его устранения и профилактика с интересом обсуждались, мастера становились грамотней, а я, сам того не замечая, постепенно превратился в консультанта и технического руководителя мастерской.
Замполит, изучив мою анкету, по-видимому, долго сомневался, можно ли допустить меня к спецзаданиям. Но понял, что по сломанной аппаратуре я все равно пойму, где она использовалась и зачем. Вызвав меня однажды, просто сказал: «прочти вот это и распишись».
Оказывается, водолазы доставляли нам аппаратуру со «случайно» упавших у побережья американских бомбардировщиков. Вскоре в газетах появлялась ответная нота Советского правительства: «Б-29 нарушил советскую границу и, не подчинившись требованию звена истребителей, ушел в сторону моря». Все так и было, только вот та «сторона моря» была у нашего берега. Но возразить американцам было нечего.
Командование флота было очень довольно работой мастерской, а я приобрел неоценимый опыт не только в технической радиотехнике, но и в работе с людьми. В 1952 г. я с отличием окончил двухгодичную партийную школу при штабе ТОФа, однако в партию я твердо решил не вступать. К демобилизации у меня было звание главстаршины и прекрасные отношения с начальником связи флота. Но, отказавшись от перспектив блестящей карьеры на флоте, которую мне сулили, в 1953 г. я демобилизовался и вернулся в Улан-Удэ.
Семейные обстоятельства и отсутствие интересной работы толкнули меня на поездку в Новосибирск. В Сибирском научно-исследовательском институте авиации мне предложили должность младшего техника с окладом 600 руб. и общежитие. Маленький оклад меня не смутил – одному хватит, зато я узнал, что при заводе им. Чкалова имеется вечерний факультет НЭТИ. Так началась буквально «с нуля» моя гражданская «карьера».
Быстро пошел на повышение и, отлично закончив 2 курса института, решил, что пора жениться – ведь мне уже 26! Свадьба в общежитии. Снимаем комнатку 6 м2 в частном доме – тесновато, но нам хватает. И вдруг - несчастный случай на строительстве зала для статических испытаний больших самолетов, где все мы эпизодически работаем. При разгрузке бетонных подоконников весом 80 кг один из них вырывается из рук. Мгновенная боксерская реакция спасает ноги, но разогнуться не могу: растянуты все мышцы и внутренние связки на животе. Скорая отвозит в 12 больницу Дзержинского района. Немолодая врач кладет меня на операционный стол и ... удаляет невоспаленный аппендикс!
В результате полгода валяюсь по больницам, не могу ни сидеть, ни ходить. Инвалидность, белый билет, жена плачет... Решаю покончить с жалким существованием, но находится один врач-немец, который честно объясняет, что восстанавливать внутренние связки медицина не умеет, а вот бабки в деревнях раньше могли.
Долго пытаемся найти «знахаря» или «знахарку», и наконец нам везет! Девяностолетняя бабушка говорит:
– Деточки, сама я уже не могу, но вам расскажу, как и что сделать.
Могу только сказать, что ту дикую боль до потери сознания я выдержал, наверное, только благодаря тренировкам на ринге и желанию поправиться во что бы то ни стало. Не сомкнув глаз и вылежав без малейшего движения, как объяснила бабушка, почти 3 дня, потихонечку встал. Начал тренировки, и через несколько месяцев мог ходить и подниматься с присяда.
Через полгода вышел на работу, но институт пришлось бросить. Получил совместные авторские свидетельства, должность старшего инженера и т.д. Родилась дочь, но жили все в той же комнатке - в СибНИА по-прежнему жилья не строили.
В 1959 г. мой организм, ослабленный травмой, снова дал сбой. После нескольких тяжелейших ангин у меня развился реактивный полиартрит. Распухли руки и ноги в суставах, я превратился в лежачее бревно. Месяц уколов недавно появившегося гормонального препарата (преднизолона) - и, казалось, все прошло. Но через месяц все началось снова. Уколы змеиным ядом - то же самое…
Что делать, не знаю, а ведь мне всего 30! И маленькая дочь… Но вдруг Бог или господин случай посылают «соломинку». В махонькой газетной заметке жители какой-то деревни благодарили молодого инженера с Челябинского тракторного завода, который спас их от инфекционных заболеваний с помощью серебряных очистителей для воды. Соображаю: полиартрит - наверняка инфекционное заболевание. Вспомнив закон Фарадея для электролиза, сделал прибор для получения коллоидного раствора серебра в воде. Спустя время случайно оказываюсь без своей серебряной воды на летние месяцы и понимаю, что от полиартрита вылечился! Попутно выясняю, что ионы серебра уничтожают очень многие бактерии. Официальная медицина этого не знает, применять не желает, да и не имеет права.
Ну что ж, это дело медицины, а я здоров и снова начинаю поиск интересной работы c возможностью получения жилья. Конечно, привлекает Академгородок, о строительстве которого в городе идет много слухов, тем более что часть бывших сотрудников СибНИА там уже работает и живет. Самый «богатый» жильем – Институт ядерной физики, но нужен ли я там как специалист?

Андрей Михайлович немного подумал:

– А младшим техником с окладом 1300 пойдешь?

– Пойду, только если квартиру дадите.

– Семья?

– Жена в положении, дочке 2 с половиной года.

– Через 3 месяца квартира устроит?

– Устроит.

Он снял трубку:

– Иван Онуфриевич, оформите Макальского.

Но «оформился» я не сразу. Поддавшись уговорам директора СибНИА, я забрал свое заявление об увольнении. Через 12 дней получаю записку: «Директор института интересуется, когда вы выйдете на работу?». Я пояснил посыльному, что еще ничего не решил. Через неделю получаю второе послание: «Сообщите срочно, когда выйдете на работу. Вы мне очень нужны! Директор ИЯФ чл.-корр. А. М. Будкер». Такое внимание к младшему технику меня обескуражило. Значит, я действительно нужен. И я «сломался».

Диплом не обязателен

Через два дня я был в отделе кадров ИЯФа у Ядрова:

– Очень хорошо! На вас уже заготовлены документы, и завтра-послезавтра вы вылетаете в Москву.

Я сказал, что предупреждал, что в командировку я пока летать не могу по семейным обстоятельствам, это какая-то путаница.

– Ничего я не перепутал, директор все переиграл, – сообщил Ядров. – Вы сейчас идете к начальнику 1-го сектора Чирикову Борису Валерьяновичу. Это в том же здании, где вы были у директора на 1-м этаже, у входа.

Пути назад были отрезаны – я уже уволился. Пошел узнавать, где и с кем буду работать. Нашел «кабинет» – узкое маленькое помещение, видимо, предназначенное для каких-то технических устройств с силовыми шкафами по стенам. В человеке моего возраста (мне через несколько дней исполнялось 32) узнал того молодого ученого, замыкавшего группу Будкера на Советской, 20.

Его доброжелательная улыбка и умное выражение лица как-то сразу располагали к нему:

– Мы уже почти месяц тебя ждем. Директор сказал, что ты универсал и во всем разберешься.

– Может быть, но я пока не знаю, в чем разбираться.

– Понимаешь, мы собрали в Москве ускоритель, но не успели его запустить, надо было переезжать сюда.

– Я слабо представляю, что такое ускоритель.

– Поэтому и не стали его разбирать, пока ты не приедешь. Не переживай, там ждут тебя отличные ребята и специалисты, они тебе помогут разобраться, и все у нас получится.

Через день я был уже в Москве, на крыльце «Курчатовки». Увидев ускоритель, подумал, что ожидал чего-то более сложного. Мелькнула также мысль, что, если бы они его здесь запустили, им пришлось бы долго и упорно возиться с наладкой. Очень непродуманно и некачественно был сделан монтаж. Вызывали подозрения и намотка трансформаторов, и некоторые блоки электроники.

Мы быстро разобрали Б-3 (так назывался ускоритель) и погрузили все в вагон, практически забив его до отказа. Прилетев из Москвы, я вскоре на ходу встретил Андрея Михайловича. На его вопрос «ну как?» я буркнул: «Я же вам говорил, что я электронщик!». Андрей Михайлович точно и быстро парировал мое слабое нападение:

– Ему доверили собрать первый в Сибири ускоритель, а он, видите ли, недоволен!

Я ругнулся на себя, и себе же ответил: «Все равно соберу!».

ЖИВАЯ ВОДА В 1959 г. мой организм, ослабленный травмой, дал сбой. После нескольких тяжелейших ангин у меня развился реактивный полиартрит, я превратился в лежачее бревно. Курс уколов преднизолона – и, казалось бы, все прошло. Но через месяц все началось снова. Уколы змеиным ядом – то же самое… Но вдруг Бог или господин случай посылают «соломинку». В газетной заметке жители какой-то деревни благодарили молодого инженера с Челябинского тракторного завода, который спас их от инфекционных заболеваний с помощью серебряных очистителей для воды. Соображаю: полиартрит, наверняка инфекционное заболевание. Вспомнив закон Фарадея для электролиза, сделал прибор для получения коллоидного раствора серебра в воде. Спустя время случайно оказываюсь на летние месяцы без своей серебряной воды и понимаю, что от полиартрита вылечился! Попутно выясняю, что ионы серебра уничтожают очень многие бактерии.
Позднее моя методика профилактики и лечения бактериальных заболеваний с помощью ионотерапии серебром привилась в ИЯФе. В то время никаких ионаторов для лечения серебром промышленность не производила. Сначала их созданием занялись институтские умельцы, но потом я придумал, как до минимума свести издержки на их изготовление. Замена трансформатора на реактивное сопротивление удешевила ионатор в 10 раз, а корпус из полиэтиленовых крышек от стеклянной посуды снял проблему материалов. Слух об этом дошел до А. А. Нежевенко, и вместо выговора он предложил мне сделать два больших ионатора: один для поликлиники, другой – в диспансер для академиков. Так в городке появилось два ионатора, в то время как серебро только-только начало пробиваться в медицину

Коллектив у нас подобрался замечательный. Конечно, расстановка оборудования, планировка помещений, прокладка кабельных трасс, подведение мощностей – все требовало обдумывания, согласований и прочих хлопот. Были приобретены намоточные станки: «сомнительные» высоковольтные трансформаторы, перемотанные по технологии, которую мы применяли в СибНИА. Работа кипела и спорилась. На седьмом месяце моей работы в ИЯФе монтаж был в самом разгаре, и стало ясно, что через месяц-два все будет готово к запуску и наладке.

Только одно обстоятельство сильно огорчало меня – квартирная проблема. У меня родился сын, жена с трудом справлялась с маленькими детьми, а я мотался из города в городок на попутном транспорте. Жена резонно выговаривала:

– Тебе же Будкер обещал квартиру через 3 месяца!

Я убеждал ее потерпеть еще, «ведь у Будкера столько хлопот, конечно, он закрутился и забыл». Заместитель директора Института автоматики звал к себе и обещал сразу квартиру. Но я не мог в самый разгар монтажа идти к Будкеру увольняться.

Через два месяца монтаж был закончен и ускоритель задышал, и я со спокойной совестью отдал Боре заявление на увольнение. Боря посмотрел на меня, как на сумасшедшего: «В чем дело?». Я объяснил, что у меня уже двое маленьких детей, а я 9 месяцев мотаюсь из города, хотя Будкер обещал мне квартиру через 3 месяца.

– Что же ты молчал?

– Ну, я не хотел, чтобы это выглядело, как шантаж, а вдруг бы я не сумел смонтировать ускоритель?

Боря молча взял заявление и ушел. Очевидцы его разговора с Будкером рассказали мне, что им жалко было Будкера. Через месяц я переехал в Академгородок. Весь первый сектор перевозил меня и отмечал это событие. Я как бы снова пришел на работу в ИЯФ, но теперь уже навсегда. Работы на ускорителе шли своим ходом, и я подключался только, когда надо было что-нибудь исправить или переделать.

ИЯФ, теперь уже навсегда.

Как работают сибиряки

Лето 1964 г. Будкер решил отправить на международную конференцию в Женеву, где была выставка по ядерной физике, наш пробкотрон* ЛН. Но, по его словам, установка была в таком состоянии, что ее и здесь было показывать стыдно. Времени же оставалось максимум месяц.

Я установку посмотрел и решил, что привести ее в порядок можно, но состоит она из отдельных блоков, а нужно скомпоновать в один-два. То есть все «железо» и монтаж нужно делать заново. Работы очень много.

– Бери хоть полцеха, – сказал А.М., – но надо сделать.

Я пошел соображать. Первое: у меня есть пульт «пианино», оставшийся от Б-3, куда можно запихать всю силовую часть и электронику. Второе: так как установка для выставки, надо монтаж отдельных блоков сделать на разъемах, надежнее всего – авиационных. Третье: делать все надо прямо в цехе. Никаких промежуточных, конструкторских и прочих работ – это лишняя потеря времени. И четвертое: круглосуточно нужно иметь работающую бригаду из девяти человек, от электриков и слесарей до токаря на подхвате. Пятое: снабжение необходимыми проводами, деталями, разъемами и прочим должно быть бесперебойным.

Все свои требования я передал Александру Абрамовичу Нежевенко, заместителю директора по производству, и он разрешил задачу блестяще. Две обычные смены должны были мгновенно выделять любого специалиста без всяких заказов и прочей бюрократии.

Пульт поставили прямо в проходе цеха напротив выхода из подземного перехода. Площадку обнесли временным ограждением, но все и так старались нам не мешать. Сознательность рабочих была исключительной. Все делалось не месте и мгновенно. Внешние детали пульта сразу полировались или красились в нужный цвет, без доделки. Каждый понимал, что нам надо показать всему миру, как мы, сибиряки умеем работать. Этот настрой вдохновлял и нас, основных исполнителей работы.

Во время ежедневных планерок все станки в цехе выключались и А.А. задавал стандартный вопрос: какие проблемы? Я докладывал, что нам надо такой-то разъем через день, такой-то автомат к вечеру и т.д. Все это фиксировалось, и не было случая, чтобы мы из-за чего-то простаивали. Работа быстро двигалась: уже красовался пульт, делалась красивая разъемная загородка, отдельно за сеткой – высоковольтный блок с блокировкой и т.д.

Все бы хорошо, но одно обстоятельство начало меня беспокоить. Через две недели я понял, что начинаю плохо соображать, сплю на ходу и часто задумываюсь без повода. Накопилась усталость, ведь конструируя все время «на ходу», приходилось работать все три смены, а на сон часто оставалось 2-3 часа. Выносливость моя, тренированная на ринге, начала сдавать. Не знаю, кто доложил Будкеру о моем состоянии, но ко мне подошел его личный шофер:

– Директор велел возить тебя домой спать и привозить на работу, когда скажешь. Я буду спать в гараже.

Я был удивлен и мысленно поблагодарил Будкера. Стало немного легче, работа двигалась к концу, но и я уже еле держался на ногах. Наконец- я сказал А.А., что установку вечером можно красить.

Но, как это часто бывает, в самый ответственный момент что-то заклинивает. Весь день мы безрезультатно провозились с электриками в поисках обрыва в высоковольтной блокировке двери. Преимущество наших разъемов оказалось недостатком.

Утром, как всегда, пришел А.А., вокруг – толпа рабочих:

– Почему установка не покрашена?

Я пытаюсь все объяснить, но не успеваю. Видимо, из-за риска простоя вагона нервы у А.А. не выдержали. Топнув ногой, он резко и громко, по-генеральски, выкрикнул:

– Как ты смел отменить мое приказание?!

На меня этот окрик подействовал, как спусковой крючок. Конечно, все видели, что мы работали на износ, и что он был не прав, но никто не ожидал, что я отвечу:

– Мы с ног падаем от усталости, а он пришел тут топать! Да пошел ты ...! – Понятно, куда посылают в таких случаях.

В цехе стало тихо-тихо. Мне показалось, что все съежились, как перед ударом грома. А.А. побагровел и громовым басом, вытянув руку, выкрикнул:

– Мальчишка! Вон отсюда!

Я ушел домой, упал и уснул мертвым сном. В четыре часа дня жена с трудом растолкала меня. Передо мной сидел на стуле Боря Чириков.

Моя естественная реакция:

– Никуда я не поеду!

Но Боря спокойно, без нажима, сказал:

– Иосиф, я все понимаю, но ведь и ты пойми: мы весь мир известили, что привезем на выставку действующий пробкотрон. Теперь это уже не наше с тобой дело, это престиж ИЯФа, это престиж Союза!

И мы поехали в институт. Электрики уже ждали на установке. Голова соображала, и я понял, что нужно найти в разъеме запасные жилы и подключить блокировку. К утру все заработало. Все притихли, когда А.А. подошел к установке, а он без всякого пафоса сказал:

– Ну, ладно, я старый м...к. Ну, что тут у вас?

Я, стараясь говорить как можно спокойнее, ответил:

– Все работает, можно красить.

Смена из цеха была немедленно удалена, но этого я уже не видел, так как следующие сутки спал без просыпу. А потом оформил отпуск. Когда я зашел в институт по каким-то делам, то встретил Будкера, который почти бегом поднимался по лестнице. Он притормозил и громко крикнул:

– Иосиф! Звонил Нежевенко, мы утерли нос всем физикам мира! – И побежал дальше.

Немного позже я узнал подробности нашего участия в выставке. Оказалось, что вагон с установками Эдика Круглякова и нашим ЛН вместо Женевы попал в Париж. К разрешению этой проблемы немедленно подключился Александр Абрамович, который развил такую бурную деятельность, что французы, знающие русский язык, сразу окрестили его «Нажименко». Вагон быстро перегнали в Женеву. И вот там монтаж на разъемах очень сильно выручил: за несколько часов установка была смонтирована и заработала. И оказалось, что она – единственная работающая на всей выставке! Остальные участники прислали только макеты, схемы и чертежи установок.

43-й вариант

Однажды утром мне позвонил Валя Приходько, главный инженер строительства ВЭППов, и предложил смонтировать пультовую комплекса ВЭПП-3 и ВЭПП-4.

В субботу я пошел взглянуть на будущий объект работы. По огромному пустому залу проходят две бетонные наклонные призмы. Соображаю: раз вспомогательных установок много, значит, должно быть и много пультов управления, а еще основной пульт, шкафы питания каждой установки и другое оборудование. Но и размеры помещения впечатляют – места хватит.

Опыт сооружения антресолей на Б-3 подсказывает решение для размещения вспомогательных установок, начинает вырисовываться общая картина и конструкция амфитеатра. Обдумываю конструкцию пультов основных установок, аппроксимирующих два полукольца. Над ними – антресоли с ограждением, чтобы было удобнее общаться со вспомогательными установками. Наконец, основная конструкция в голове готова – осталось реализовать ее на практике.

В воскресенье заглянул к Андрею Михайловичу и между прочими разговорами нарисовал ему предварительный план. Но, когда в понедельник сообщил Вале, что Будкер в курсе и зовет нас к себе все обсудить, тот побледнел и схватился за сердце, сказав, что «у нас уже лежит в урне 42 варианта пультовой».

Встретились все вечером. Я на доске изобразил план и разрез. Андрей Михайлович подошел к доске и сказал: «Я был на Байконуре, у них примерно такие же пульты, но верх загнут вот сюда, и вся вторичная информация на верхней горизонтали, чтобы не лезла в глаза. Все остальное мне нравится».

Он пояснил задачу: если нам удастся за два года собрать установку, сделать пультовую и поставить наверху все вспомогательные устройства, то приехавшие к нам американцы, которые тоже начали заниматься встречными пучками, увидят высокую степень готовности и решат, что им стоит подождать наших результатов. Так мы выиграли бы четыре года. Однако, как потом выяснилось, американцы решили не ждать и через год начали монтаж своей установки. Тем не менее такой пультовой им сделать не удалось: в то время наша была признана лучшей в мире. Позднее мы поставили в пультовую круглый стол, за которым с удовольствием встречались самые высокие гости института и физики всего мира.

Детали пультов делались в цехе, а собирались уже на месте. Приходилось стыковать проектировщиков и монтажников; кроме того, на мне лежал весь дизайн. Правда, сначала я пригласил дизайнера, но стало ясно, что механика и электроника не его стихия. Пришлось соображать самому. Антресоли второго этажа, где размещались все вспомогательные установки, я решил защитить леерным ограждением, как на кораблях. Это сразу давало «воздушность» огромному общему объему. А деревянные детали придали ограждению красоту и элегантность, как и приятные глазу столешницы пультов.

Не боги горшки обжигают

Моя работа по монтажу и дизайну пультовой была закончена, а привычка быть постоянно занятым не отпускала. Видимо, чувствуя мое состояние, ко мне подошел Толя Лившиц, начальник конструкторского отдела: «Пойдем, я знаю человека, которому ты очень нужен».

Так я познакомился с Вадимом Ауслендером. Разработанный в его лаборатории протонный синхротрон Б-5 решили использовать в московском Институте медико-биологических проблем для создания модели космического излучения, чтобы отрабатывать защиту космонавтов и космических аппаратов. На мишень должны были падать ускоренные протоны от нашего синхротрона, нейтроны от нейтронного генератора (также произведенного в Новосибирске) и гамма-лучи от излучателя, сделанного в Киеве. Мне предстояло выдать техническое задание (ТЗ) на строительство всех помещений под ускоритель, включая систему электроснабжения и охлаждения.

Проектные работы должен был делать московский Государственный строительно-проектный институт (ГСПИ). Работа интересная, но сложная и ответственная. Большие ошибки были в принципе недопустимы – переделать здание было невозможно. Также планировалось заключить договор на поставку Б-5 в ленинградский Радиевый институт им. В. Г. Хлопина. В этом случае тоже надо было выдать Т3 для проектировщиков, но задачи были проще.

Я начал сбор информации от разработчиков всех узлов ускорителя для составления общей схемы питания и управления. Нужно было понять, какие требуются мощности и напряжения, чтобы определить необходимые марки кабелей и их количество для всех строящихся помещений, а также учесть еще очень много мелочей, которые впоследствии могли вылиться в крупную проблему. Было страшновато, но я подумал, что не боги горшки обжигают, и согласился.

На первом же совещании в ГСПИ присутствовали начальники всех отделов, преимущественно кандидаты и доктора наук. По их тону и улыбкам стало ясно, что в Москве бытует мнение: в Сибири по улицам медведи ходят и наука там тоже «медвежья». Однако этот миф быстро удалось развеять. К концу совещания присутствующие, по-видимому, решили, что перед ними крупный специалист по строительству ускорителей. Меня это насмешило, но объяснять, что я только лаборант, не стал. В дальнейшем, когда меня вызывали в ГСПИ, всем начальникам отделов объявлялось просто: «Макальский прилетел, готовьте свои вопросы».

Один забавный случай подтвердил, что ИЯФ – это особое предприятие. Когда мне удалось наконец собрать данные у всех участников, проект здания и расположения в нем ускорителя и всех вспомогательных помещений созрел. Прилетев в Москву, я пришел в ГСПИ и попросил свободный кульман и пару листов ватмана. Часа три делал наброски и не заметил, как вокруг собралась небольшая толпа, все о чем-то перешептывались. Оглядел себя – вроде все нормально. В это время кто-то из толпы спросил:

– А что, у вас в ИЯФе все так работают?

Я не понял его ударения на слове «так» и, немного смутившись, переспросил:

– Как «так»? Вроде я работаю нормально.

Он засмеялся:

– Ничего себе, нормально! За 2 часа готов проект здания!

…Но все эти мелкие события отошли на задний план в 1977 г., самом трудном и тяжелом для ИЯФа. В июле ушел из жизни Андрей Михайлович Будкер, в декабре – Александр Абрамович Нежевенко. Мотаясь по командировкам, я не сумел проводить их в последний путь.

Ускоритель Б-5 был уже готов, как и здание под него. Я полетел его принимать в составе комиссии во главе с заместителем директора ИМБП Ю. Г. Нефедовым. И там я с удивлением обнаружил, что в полу и стенах из тяжелого бетона двухметровой толщины отсутствуют трассы кабельных каналов. Не веря глазам своим, я спросил об этом Нефедова. Он переспросил:

– Каких каналов?

– В которые кабели укладывают, идущие из одного зала в другой, в пультовую и т. д.

Обход прекратили, и Нефедов помчался в ГСПИ.

Чтобы была понятна логика следующих событий, скажу, что, когда мы с главным инженером ИМБП Заборовским Юрием Ивановичем мотались по стране, согласовывая проекты и выполняемые в разных городах работы (в Ростове – электротехнический проект, в Таллине и Нарве – изготовление шкафов питания и т. д.), мы с ним подружились, и он знал, что я не доктор наук, не главный инженер, а просто лаборант, правда, наивысшего тогда разряда. Видимо, от него это и узнал Нефедов. Съездив в ГСПИ, он понял, что в ТЗ есть, конечно, эти каналы и надо искать, кто виноват, что они не сделаны. Узнав, что я просто лаборант, он решил попробовать свалить все на меня. На следующий день он, встретив меня, сразу спросил:

– Иосиф Давыдович, а у вас какая должность в ИЯФе?

Я спокойно ответил, что я лаборант.

– Как лаборант?! А вы имели право курировать строительство объекта государственного значения?

Я понял его намерение и сказал, что привезу соответствующий документ с моими полномочиями. С этим я и прилетел в Новосибирск. У Скринского в кабинете сидела какая-то делегация, я подошел к столу:

– Александр Николаевич!

Он оторвался от какой-то бумаги и спросил:

– Что это ты меня завеличал?

Я мотнул головой в сторону делегации.

– Ну и что, какие у тебя проблемы?

Я рассказал, что ГСПИ допустил очень серьезную ошибку в проектировании здания и, узнав, что я просто лаборант, хочет всех собак повесить на нас.

– Ты уверен, что в ТЗ у тебя все правильно?

– На 100 %. Нефедов требует документально подтвердить мои полномочия.

Саша, ни слова больше не говоря, пишет: «Макальский И. Д. уполномочен решать все вопросы, связанные со строительством здания под ускоритель Б-5 в ИМПБ. Директор ИЯФ СО АН СССР академик Скринский А. Н.». Помните Сашину роспись, как у десятиклассника? Лечу с этой бумагой в Москву. Нефедов, прочитав:

– Что это, подпись академика Скринского?

Тут уж я посмеялся над ним:

– У вас рядом Академия, 250 подписей академиков, идите, сверяйте.

Он понял, что крепко обидел меня, а еще раньше понял, что виноват ГСПИ, и уж совсем другим голосом спросил:

– Иосиф Давыдович, ну есть какой-нибудь выход из положения?

– Есть. Мы у себя ведем монтаж по стенам на электротехнических полках. Это, конечно, трудоемко и некрасиво, но другого выхода нет.

Он облегченно вздохнул, сказал «спасибо» и ушел. ГСПИ дополнил проект кабельными трассами на полках. Как они разбирались с ИМБП, я не знаю.

В 1969 г. я выдал ТЗ на строительство здания для установки в ленинградском РИАН. Ленпроект сработал отлично, я только изредка навещал их, чтобы узнать, нет ли каких вопросов. Кстати сказать, ускоритель в РИАН был запущен даже раньше, чем в ИМБП, на нем и сейчас работают физики.

* Наиболее распространенный вид «открытых ловушек» – разновидности магнитных ловушек для удержания термоядерной плазмы

Литература

Балдин Е. М. Экскурсия по государству ИЯФ // НАУКА из первых рук. 2006. № 1(7). С. 6—25.

Роговский Ю. А., Балдин Е. М., Николаев И. Б. и др. Экскурсия по государству ИЯФ: там, где рождаются частицы // НАУКА из первых рук. 2006. № 2(8). С. 34—51.

Редакция благодарит Ольгу Макальскую за помощь в подготовке материала