Столицы опустели ныне…
Можно ли сегодня представить, что коренной житель Москвы бросает хорошо оплачиваемую работу, благоустроенную квартиру и переезжает за четыре часа лета от столицы – в Сибирь. Но не в современную Сибирь с ее городами-миллионниками, развитой инфраструктурой развлечений, а в ту, в которую не едут по своей воле, а уходят по этапу. То, что академик М. А. Лаврентьев добровольно уехал из Москвы в Сибирь, да еще и прихватил с собой молодых ученых и их семьи, и тогда, в 60-е гг. XX в., многим казалось неправдоподобным.Тем не менее предложение ехать в Сибирь создавать большую науку многим показалось очень заманчивым. Так в СССР стартовал грандиозный проект и не менее грандиозная стройка, превратившие новосибирский Академгородок в феномен XX в.
Одним из аборигенов стала Наталья Алексеевна Притвиц – аспирантка кафедры гидравлики Московского инженерно-строительного института им. В.В. Куйбышева. Приехала, как и все, покорять Сибирь и создавать науку в первый институт Академгородка – Институт гидродинамики. Но судьба приготовила ей иной путь: через несколько лет по предложению М. А. Лаврентьева Наталья Притвиц стала ученым секретарем Сибирского отделения АН СССР по связям со средствами массовой информации, а позднее – одним из историографов Академгородка
...Столицы опустели ныне –
Покинув берега Невы
И академии Москвы,
Цвет общества живет в долине,
В прославленной долине той,
Что называют Золотой
А. Н. Притвиц «Долиниада»
Из Волчьего лога в Золотую долину
Волчьим логом называлось глухое место на опушке соснового леса рядом с речкой Зырянкой. Здесь, в домике лесника, и поселился академик Михаил Алексеевич Лаврентьев с женой Верой Евгеньевной, а рядом в щитовых деревянных бараках – его ученики и сын с семьей, все молодые ученые.
Тридцать аборигенов и 12 их детей встретили Новый 1959 г. в снежной Сибири все в заботах: валили сухие деревья, распиливали их и кололи для ежедневной растопки печей, потому что тонкие стенки домов не держали тепло и к утру полностью промерзали. Еще одной заботой была расчистка снега, который за ночь иногда заваливал входы в дома. Взрослые были при деле, а дети ходили в домашний детский сад, организованный самими жителями Волчьего лога. Летом 1959 г. прибыли еще два десятка новоселов, а Волчий лог переименовали в Золотую долину.
Нам всем посчастливилось, что наша молодость прошла в эпоху энтузиазма. Это было время инициатив. И, конечно, после окончания института я мечтала попасть в Сибирь, хотела ехать на стройки сибирских гидроэлектростанций. Но неожиданно правительство СССР дало установку на развитие тепловой энергетики, и все мои планы о покорении Сибири провалились, и я поступила в аспирантуру. Только начала учиться, как стройки ГЭС возобновились. Помню, очень переживала, что я сижу в аспирантуре, а мои друзья работают в Сибири, но не бросать же учебу.
Ничем от прочих не отличный,
Ну, разве тем, что половина
В снегу протоптанных тропинок
Сбегается в конце концов
На всем знакомое крыльцо,
Да целый вечер напролет
Все кто-то ходит взад-вперед…
Семейные и холостые,
Хорошие или плохие,
Мы все бываем часто в нем,
И все мы любим этот дом.
Где хоть незваный, хоть нежданный,
Всегда ты будешь гость желанный,
Где долго в окнах свет горит
И долго музыка звучит,
Где в час любой полно народа
И полная во всем свобода –
Кто хочет – пьет, кто хочет – есть,
И всем всегда хватает мест,
Где вечно писк и гомон детский,
Где скучных церемоний светских,
По счастью, и в помине нет,
И где Лаврентьев просто – Дед
А. Н. Притвиц «Долиниада» – о доме,
в котором жил М. М. Лаврентьев с семьей
На мое счастье в 1957 г. было принято постановление правительства о создании Сибирского отделения АН СССР. М. А. Лаврентьев пригласил работать в Институт гидродинамики, которого пока даже не было, академика Пелагею Яковлевну Кочину. Она позвала моего научного руководителя, ученого-гидродинамика Олега Федоровича Васильева, а уж он в свою очередь взял меня. Но было это уже после окончания аспирантуры. Именно поэтому я приехала на год позже (летом 1959 г.) первых новоселов Золотой долины, и аборигеном в полном смысле этого слова я назвать себя не могу. Но это не помешало мне понять и ощутить всю ту атмосферу, которая царила в этом маленьком лесном уголке: мы жили на свободе. Свобода творчества и свобода жизни – это все взаимосвязано. Мы жили вольно и общались вольно, эта вольность переносилась и на занятия наукой. Сейчас сложно представить, что человек работает не по часам, а для общей цели. Когда Института гидродинамики еще не было, мы занимались наукой дома, потому что это и была наша жизнь.
Атмосфера вдохновляла не только на научное, но и литературное творчество. Я написала небольшую поэму пушкинским слогом – «Долиниаду». Ее прочитали на праздновании Нового 1960-го года. Встречали мы его в домике у Лаврентьева, между нами – Деда. Михаил Алексеевич и его жена Вера Евгеньевна приглашали нас к себе на воскресные обеды. И праздники, само собой, мы встречали все вместе. Мы были как одна большая семья, мы были детьми Лаврентьева.
Михаилу Алексеевичу так понравилась «Долиниада», что они с Верой Евгеньевной преподнесли мне подарок – 10-томник сочинений А.С. Пушкина. Они его привезли из Москвы для семейной библиотеки, а отдали мне, и вот он до сих пор у меня стоит. А после подарка Лаврентьев сделал мне деловое предложение. В то время он давал бессчетное количество интервью, ему высылали тексты на согласование, а времени на это, конечно, у него не было. Я начала вычитывать материалы за него. Но и наукой продолжала заниматься: увлеченно работала в институте, защитила кандидатскую диссертацию. И вот однажды в 1970 г. Лаврентьев предложил мне стать его постоянным помощником и возглавить группу по связям со средствами массовой информации, правда, название иногда менялось. Первое время я работала одна, а потом с помощницей, и так более 30 лет.
Волчий лог – Париж
Я работала рядом с Лаврентьевым все время, пока он был Председателем СО АН СССР. Это был человек огромной энергии, огромного бесстрашия и, несмотря на свое положение, простым в общении и доступным для всех. Очень любил молодежь и постоянно был с ней в контакте. Так создавалась команда. Конечно, Михаил Алексеевич был первоклассным организатором науки, но еще он был замечательным человеком. Стоит хотя бы вспомнить пару случаев из нашей жизни, нашего быта.
Что первыми селились тут,
А заодно про флибустьеров,
Презревших грошевый уют,
Про тех, кто двигает науку,
Про Бузукова и про Буку,
Про то, что – экая досада –
Новосибирск – не Колорадо…
Не Колорадо – и не надо –
Об этом мы ничуть не тужим.
А коль Сибирь – не Колорадо,
То, значит, Колорадо хуже!
А. Н. Притвиц «Долиниада»
Так как поначалу у аборигенов Золотой долины развлечений было немного, то Лаврентьев с женой постоянно приглашали всех в гости, особенно это касалось «одиноких», а нас было 15–20 человек. Сейчас трудно представить: ну, что делать молодым в лесу? Зимой Михаил Алексеевич разрешал цеплять трос за его машину и катал нас на лыжах по строящемуся Академгородку до самого Института гидродинамики.
Как-то Вера Евгеньевна сказала мужу: «Миша, свози детей куда-нибудь! Что они в лесу сидят!». И Михаил Алексеевич свозил 20 человек в Париж!
Тогда было очень сложно выехать за границу, а уж для тех, кто занимается взрывной закрытой тематикой… Но Лаврентьев организовал такую поездку по линии научного туризма. Оплачивать дорогу мы должны были самостоятельно, каждый выкручивался, как мог: я занимала деньги у П.Я. Кочиной, а Михаил Алексеевич, чтобы оплатить поездку сына Михаила с женой и дочери Веры, продал машину. И вот мы все оказались в Париже. Сейчас такое трудно представить.
Бывают такие исторические моменты, когда воля, организаторский талант и целеустремленность одного человека определяют настоящее и будущее целого сообщества. Валентин Афанасьевич возглавил Сибирское отделение в самый тяжелый период жизни страны, когда перестройка государственной системы сопровождалась кризисом в экономике и, как следствие, в отечественной науке. Он с честью выдержал это испытание, в труднейших условиях начав системную перестройку отделения.Благодаря Коптюгу Сибирскому отделению удалось сохранить свое лицо и высокую значимость для отечественной науки, чему способствовали усилия, направленные на поддержание самого главного – научных кадров. Ему удавалось следовать стратегическим замыслам, оперативно и гибко реагировать на меняющиеся условия, но в то же время сохранять то главное, что заложили в отделение его основатели: мультидисциплинарность и высокий уровень фундаментальных научных исследований; нацеленность на продвижение научных результатов от идеи до реализации в регионе, стране или за рубежом; поддержание ведущих научных школ отделения молодыми кадрами, обеспечение высокого уровня образования.
В труднейших условиях Валентин Афанасьевич начал системную перестройку Сибирского отделения, наметил и во многом реализовал основные положения новой стратегии развития академической науки, которая позволяла гибко и оперативно реагировать на постоянно меняющиеся условия, но в то же время сохранять то главное, что заложили в Сибирское отделение его основатели.
За счет различных источников финансирования удалось создать множество центров коллективного пользования, в том числе Центр синхротронного излучения, Центр фотохимических исследований на базе лазера на свободных электронах, Центр по геохронологии кайнозоя, Центр по новым медицинским технологиям и т. д.
В 1994 г. Генеральный секретарь ООН Бутрос Гали пригласил Коптюга (единственного от России) в числе 20 других видных ученых и общественных деятелей мира в Консультативный совет по устойчивому развитию. Коптюг подал идею выделить в ряде стран территории, которые могли бы стать модельными образцами устойчивого развития, и предложил объявить такой территорией в России Байкальский регион. В результате оз. Байкал в 1996 г. было включено в список участков мирового природного наследия и признано мировым достоянием.
Но из председателей Сибирского отделения, с кем я работала (М. А. Лаврентьев, Г. И. Марчук, В. А. Коптюг, Н. Л. Добрецов, А. Л. Асеев), ближе всех мне был Валентин Афанасьевич Коптюг. Он был удивительно тактичным, спокойным и доброжелательным человеком. Мы были с ним одногодки, я старше всего на десять дней – это во многом сближало.
«Кто мы, немцы в Сибири?»
Когда Лаврентьев организовывал нашу поездку во Францию, как я узнала позже, он столкнулся с проблемами, связанными с моим выездом. Оказалось, что у меня есть родственники за границей. Чуть позже они нашли меня, и случилось это благодаря Академгородку, где я подружилась с будущей кинодокументалисткой Леонией Вусс. После окончания ВГИКа она сняла документальный фильм «Кто мы, немцы в Сибири?», и в него попала фотография моего папы. Спустя несколько лет этот фильм показали в Германии – так меня нашли немецкие Притвицы. Оказалось, что папа по происхождению был бароном из древнего рода Притвиц. Я об этом ничего не знала.
Мальчик Валя Коптюг,
Вот и стал председателем
Всех СОАНских наук.
За какую ни берется тему,
Сразу видит он во всем систему,
Не боится самой тяжкой ноши,
День и ночь работает, как лошадь!
Выбран был академиком,
Но не стал он важней –
Он остался эндемиком
Романтических дней.
Не умеет он совсем ругаться,
От ответственности уклоняться,
Уходить от ясного ответа,
Отдыхать хотя б неделю в лето.
Генеральную линию
он ведет, что есть сил.
Экологию с химией
помирить он решил,
Потому что он и сам «зеленый»,
Только здравым смыслом наделенный,
И не хочет он назад в пещеру,
Хочет строить в мире ноосферу.
Н. А. Притвиц Валентину Афанасьевичу Коптюгу, 1990 г.
Родилась в Ленинграде в 1931 г. Уже в 1935 г., после убийства Кирова, началась высылка лиц дворянского происхождения из города (но в четыре года я этого, конечно, не понимала). Нашу семью выслали, и мы до начала войны жили в Уфе. Мама работала машинисткой, а папа окончил курсы геодезистов и работал, где придется.
В первые дни войны папа получил повестку о мобилизации. Он уходил на войну с отрядом, а мы с мамой бежали за ним, как в фильме «Летят журавли». Через три дня отец вернулся: геодезисты нужны были в тылу.
В том же 1941 г. нам приказали покинуть город в течение десяти дней, а если не уедем, это будет рассматриваться как уголовное преступление. Зима, страшный мороз, мы сидим на вокзале и просто не знаем, куда ехать. И тут к папе подошел человек, стал его о чем-то расспрашивать. Оказалось, что он начальник изыскательской партии, которая начинает проектировать железную дорогу от Михайловского содового завода в Алтайском крае до станции Кулунда на Транссибе.
Папу взяли на изыскания этой железной дороги, там он проработал до 1943 г. После этого его переводили с объекта на объект – мы постоянно были в разъездах, в основном по освобождаемой территории Украины. Я поучилась за восемь классов в двенадцати разных школах. Последние три года школы – в Херсоне. Это был самый долгий период, когда мы с родителями жили на одном месте. Потом я уехала учиться в Москву, а после учебы – в Сибирь, поэтому историю семьи я знала плохо. В такой обстановке узнать о каких-то семейных «тайнах» было просто невозможно. Наверное, некогда, да и небезопасно было моим родителям рассказывать мне о титулах и дворянских корнях рода. Помогли немцы.
Много позже, когда я была в Германии в 1990-х гг., мне подарили книжку со списками Притвицев начиная с XIII века. Там есть мои бабушка с дедушкой и папа. Но про отца было написано только год рождения, «женат… дочь… затерялись в России». Тогда я много чего узнала о своих родственниках. Например, что крестным отцом моего папы был государь-император Николай II. Дедушка был инженер-полковником, руководил железными дорогами и часто сопровождал царя в его поездках по стране – путешествия по железной дороге тогда были длительными. И так совпало, что царь ждал наследника, а дед – сына.
Литература:
Добрецов Н. Л. Уроки Коптюга // НАУКА из первых рук. 2011. № 2(38). С. 8—19.
И забыть по-прежнему нельзя... Новосибирск, 2007. 336 с.
Эпоха Коптюга. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2001. 586 c.