Академик Добрецов: Идеи и Люди
Имя академика Николая Леонтьевича Добрецова вряд ли нуждается в представлении: известный российский геолог, создатель сибирской научной школы по глубинной геодинамике, не менее известный организатор отечественной науки, бессменный главный редактор журнала «НАУКА из первых рук» и автор научно-популярных статей и комментариев по самым злободневным научным и общественно-политическим темам – от состояния отечественной академической науки до глобальных проблем климата. Новое сочинение, которое автор написал к своему юбилею и назвал научно-мемуарной композицией, занимает особое место в ряду других его публикаций. В нем Н.Л. Добрецов рассказывает не только о последних идеях и открытиях в исследованиях эволюционных механизмов функционирования земной коры, но и о том, как развивались эти идеи, о людях, с именами которых они были связаны, какое участие принимал в этом сам автор, отдавая дань памяти, уважения и любви своим близким, учителям, соратникам и ученикам
Это сочинение, названное научно-мемуарной композицией, содержит несколько иллюстраций простой мысли: всякие идеи всегда связаны с конкретными людьми, они зарождаются в спорах и столкновении характеров и продолжают жить до тех пор, пока есть ученики, поддерживающие и развивающие идею.
Начну я с последнего времени и недавно возникших идей. В определенном возрасте люди часто задумываются о смысле жизни, а я все больше увлекаюсь глобальными идеями и обобщениями. Накопление опыта и передача его молодому поколению – в этом тоже смысл жизни.
Тектоническое «ожерелье» Тихого океана
Одним из предметов моего пристального внимания в последнее время является изучение геологических структур, которые можно увидеть на гравитационных картах, созданных на основе международной спутниковой базы данных ДТИ-13, опубликованной в 2014 г. Эти карты позволяют увидеть скрытые геологические структуры, которые могут нам многое рассказать об истории и эволюции земной коры.
Мое внимание к новой информации, следующей из глобальных спутниковых карт гравитационных аномалий, привлек А. Н. Василевский после моего перехода в лабораторию сейсмотомографии, которой руководит сравнительно молодой ученый И. Ю. Кулаков, однако успевший стать лидером в России по разработке сейсмотомографических алгоритмов.
В океанах наиболее яркие особенности связаны с глубинными желобами и зонами субдукции, где одна литосферная плита подныривает под другую. В качестве иллюстрации использования гравитационных данных для тектонических реконструкций можно привести три интересные структуры в Тихом океане на карте Тихоокеанского сегмента Земли, подготовленной А. Н. Василевским по моей просьбе.
В восточной части Тихого океана гравитационные аномалии отчетливо выявляют зоны спрединга – места в океане, где расходятся литосферные плиты и рождается новая литосфера. К этим зонам приурочены срединно-океанические хребты – линейные поднятия океанического дна, тянущиеся на большие расстояния. В восточной части Тихого океана эти хребты находятся близко к континенту и имеют достаточно сложную форму. Так, Восточно-Тихоокеанский хребет «ныряет» под Северо-Американский континент в Калифорнийском заливе и «выныривает» севернее трансформного разлома Мендосино вблизи границы США и Канады в виде хребта Хуана де Фука. Характерная рябь на гравитационных картах, направленная поперек хребтов, по-видимому, вызвана конвективными течениями в астеносфере под дном океана на глубинах 10—50 км.
В северо-западной части гравитационные аномалии Тихого океана позволяют выявить следы громадных вулканических извержений, произошедших в интервале времени от 150 до 90 млн лет назад. На карте видны характерные радиально-кольцевые структуры, связанные с восемью поднятиями и океаническими плато. Эти поднятия представляют собой поля излившейся магмы толщиной несколько километров и диаметром до 1000 км, образовавшиеся в результате выхода на поверхность огромных мантийных струй – плюмов (струй, поднимающихся от границы ядра и мантии). Структура и история этих образований подробно описана в недавней монографии Г. Эрнста (Ernst, 2014).
В этой же части Тихого океана мы отчетливо прослеживаем длинную цепочку островов, начинающуюся с Гавайских островов и заканчивающуюся Императорским хребтом на стыке Камчатского и Алеутского желобов. Эти острова образовались в результате «прожигания» движущейся океанической литосферы постоянно работающей тонкой горячей мантийной струей – Гавайским плюмом. Гравитационные аномалии позволяют выявить особенности, свидетельствующие о различном характере вулканической активности на разных участках цепочки. Так, во время образования самого древнего сегмента хребта в период от 83 до 45 млн лет назад Тихоокеанская плита двигалась строго на север. При этом извержения были взрывными, с большими объемами пирокластики, выбрасываемой вокруг вулканических островов. На втором этапе, который продолжался относительно недолго (от 45 до 40 млн лет назад), Тихоокеанская плита внезапно изменила направление движения на северо-западное. При этом характер гравитационных аномалий показывает, что взрывные извержения сменились более спокойными излияниями магмы без выбрасывания пеплов на большие расстояния. После этого плита меняет направление еще раз и с этого времени движется в субширотном направлении, что фиксируется по направлению трансформных разломов и лишь частично – по гавайскому следу плюма, поскольку в это время сам плюм смещался к югу. На этом этапе характер вулканизма менялся несколько раз, от эксплозивного до достаточно спокойного. В наши дни Гавайские извержения считаются классическим примером спокойных излияний.
Приведенные примеры показывают, что гравитационная карта Тихого океана служит хорошей иллюстрацией взаимодействия тектоники плит и тектоники плюмов – идеи, в развитии которой я принимал участие, начиная с 1980-х гг., за что и получил в 1997 г. в составе группы авторов Государственную премию РФ.
Новым аспектом, следующим из анализа спутниковой карты гравитационных аномалий Тихоокеанского сегмента, является идея о периодических глобальных перестройках, которые приводят к резким изменениям направления движения литосферных плит. Причина таких перестроек до конца не ясна. Они могут быть вызваны взаимодействием конвективных течений в астеносфере на глубине 100—400 км и мантийных плюмов. Разумеется, эти выводы следуют не только из гравитационной карты, а из множества других фактов, в том числе недавно приведенных в цикле лекций Р. Эрнста в НГУ.
Как жила литосфера на Камчатке
С помощью карты гравитационных аномалий в редукции Фая, созданной на основе той же базы данных ДТИ-13, нам впервые удалось сделать тектонические реконструкции крупных геологических перестроек, происходивших в Курило-Камчатском и Алеутском регионах.
На увеличенном фрагменте карты с изображением Камчатки и прилегающих областей можно проследить структурные особенности Срединного хребта и Восточного пояса, которые включают в себя основные вулканические комплексы. Крупные овальные структуры представляют собой следы огромных взрывных извержений – кальдер. На Западной Камчатке, Корякском перешейке и в Охотском море можно проследить структуры, соответствующие древней зоне субдукции Кроноцко-Карагинской дуги, столкнувшейся с Камчаткой 7—10 млн лет назад. Гравитационная карта позволяет также увидеть структуру спрединга Командорского прогиба в тылу Командорских островов, который был активным 7 млн лет назад.
Для того чтобы понять сложные геологические процессы в Курило-Камчатском и Алеутском регионах, мы использовали информацию о глубинном строении мантии, полученную с помощью метода сейсмической томографии командой д. г.-м. н. И. Ю. Кулакова.
Как известно, Тихоокеанская плита, двигаясь со скоростью 7,5—8,2 см в год, начинает свое погружение под Камчатку, Курильские и Алеутские острова в зоне так называемых глубоководных желобов. На глубине 100—150 км плита плавится с выделением большого количества флюидов, в результате чего на поверхности образуются регулярные цепочки вулканов. С помощью сейсмической томографии удалось проследить путь погружающейся в мантию океанической плиты на разных участках дуги и оценить силы, контролирующие процесс субдукции.
К примеру, под Южными Курилами плита на определенной глубине становится более пологой, а ее толщина существенно увеличивается, из чего можно сделать вывод, что ее движение замедляется до 3—4 см в год. Такое поведение возможно в случае механизма «толкания» со стороны еще не погрузившейся части океанической плиты. Совершенно другой механизм наблюдается в северной части дуги под Камчаткой. На соответствующем сечении можно видеть, что материал плиты образует огромную «каплю» на глубинах от 400 до 850 км, а над ней происходит утонение плиты, как в случае отрыва капли вязкого меда. В этом случае, очевидно, движущей силой этого процесса является то, что более плотное вещество «капли» тянет всю плиту вниз. Под северными Курилами фиксируется промежуточный вариант при наличии и капли, и утолщения в начале движения плиты.
Датировка наиболее древних вулканитов (пород вулканического происхождения), обнаруженных на Камчатке, оказалась близка ко времени поворота Тихоокеанской плиты, произошедшего 43—45 млн лет назад. И другие субмеридиональные зоны субдукции в северо-западной части Тихого океана возникли в это же время, которое совпало с отмиранием более древних дуг косого и субширотного простирания, кроме восточной части Алеутской дуги. Другой поворот Тихоокеанской плиты около 20 млн лет сопровождался также крупными перестройками, в частности, открытием задуговых бассейнов Шикоку, Японского моря, Южно-Курильской и Командорской впадин, возникновением Западно-Филиппинской зоны субдукции, перестройками в Тасманском море и прилегающих дугах. И это неудивительно. Поворот гигантской плиты, такой как Тихоокеанская, отражает перестройку всей или значительной части конвективных ячеек в астеносфере.
Камчатская история
Я провел на Камчатке восемь полевых сезонов разной длительности. Первый раз работал на Камчатке, в ее северной Корякской части, в 1964—1965 гг. Вертолетов не было, иногда удавалось использовать лошадей, но в основном – пешком до изнеможения, как видно на снимке.
Почему же меня тянуло снова и снова на Камчатку? Определенную роль сыграла семейная традиция. Мой дед по матери Н. Г. Келль после ареста в 1906 г. за участие в революции уехал на Камчатку и работал там в 1908—1910 гг. в составе экспедиции, организованной на деньги купца Ф. Р. Рябушинского. В ноябре 1909 г. там родилась моя мать.
Дед вместе с геологом С. А. Конради составил первую карту вулканов Камчатки, но войны и разруха помешали ее своевременному изданию. Только в 1928 г. карту опубликовали в издании Тихоокеанского Комитета АН СССР и Русского географического общества.
После поездки на Камчатку дед восстановился в Горном институте в 1910 г. После окончания института в 1915 г. работал помощником управляющего и правительственным «пробирером» аффинажного завода в Екатеринбурге. В 1919 г. был первым избранным ректором Уральского горного института, в 1920—1921 гг. был директором Горного института Уральского государственного университета, в 1921—1922 гг. – деканом геолого-разведочного факультета. В конце 1922 г. вернулся в Ленинград в Горный институт, в 1923 г. был избран заведующим кафедрой геодезии и оставался им до 1953 г.
Дед сыграл большую роль в моей судьбе, и я всегда старался следовать его принципам. Один из них – «не столько бороться с плохим, сколько поддерживать хорошее».
Николай Георгиевич был инициатором моего переезда в Сибирь. Я уже окончил Горный институт, когда вышло Постановление ЦК и Совмина о создании Сибирского отделения АН СССР. Дед позвал меня и сказал: «Я смотрю, ты человек думающий и интересующийся. Но таких, как ты, в Питере, как сельдей в бочке. Езжай в Сибирь. Там новое дело, и ты скорее проявишь себя». Так и вышло.
Следующим звеном в Камчатской истории Келлей–Добрецовых была моя мама Юлия Николаевна Келль (Добрецова). Она родилась на Камчатке, окончила, как и другие дети Н. Г. Келля, Ленинградский Горный и в 1931 г. проработала полевой сезон на Камчатке, на вулкане Авача, будучи аспиранткой профессора А. Н. Заварицкого, будущего академика.
В отряде А. Н. Заварицкого она познакомилась с моим отцом Леонтием Николаевичем Добрецовым, физиком, работавшим тогда в Ленинграде, в Оптическом институте (ГОИ) под руководством академика Д. С. Рождественского. Какая нелегкая занесла его на Камчатку – не знаю. Но они с мамой познакомились там и, пройдя через испытания, поженились по возвращении в Питер (воспоминания родителей я опубликовал вместе со своими в 2003, 2010 гг.), а летом следующего года родился мой старший брат Георгий (мы его звали Егором), следом в 1936 г. там же родился и я.
Отец был замечательный ученый и человек, он приехал в Питер из Великого Устюга, закончил Ленинградский университет. Исследователь и профессор, ученик академика А. Ф. Иоффе, отца почти всех советских физиков, и один из учителей Нобелевского лауреата академика Ж. И. Алферова. Жорес Иванович в 2004 г. организовал в Питерском Физтехе торжественные мероприятия по случаю 100-летия со дня рождения моего отца, и большинство Добрецовых были на этих мероприятиях, после которых моя сестра Оля Егорова организовала праздничный обед у себя дома. От отца я усвоил главное – верность науке и принципам научного творчества. У матери научился верности семье и семейным принципам.
Основой пяти поколений Келлей–Добрецовых был Ленинградский (Петербургский) Горный институт, основанный по указу императрицы Екатерины. Дед Н. Г. Келль поступил в институт в 1903 г. и окончил его после семи лет «приключений» только в 1915 г., и с 1923 г. до кончины в 1966 г. был заведующим кафедрой, с 1953 г. – профессором кафедры геодезии, в 1946 г. избран членом-корреспондентом АН СССР. Главным его делом было введение в СССР системы прямоугольных координат Гаусса–Крюгера. Младший брат деда Г. Г. Келль в 1911 г. окончил Петербургский Горный институт и работал в экспедициях, организованных Геолкомом, в том числе на Алтае. Очень рано (в 1919 г.) скончался. В некрологе С. С. Смирнов (будущий академик) очень тепло отозвался о Г. Г. Келле и главном его деле – организации Горно-разведочного бюро. Горный институт окончили в 30-е годы все дети Н. Г. Келля, а сын Лев Николаевич Келль долгое время (1964—1978 гг.) был ректором Горного института. В 1950-е – 1960-е гг. в Горном институте учились и закончили его пять внуков Н. Г. Келля, в том числе я и брат Егор Добрецов, мой двоюродный брат Сергей Келль, а позднее – и несколько правнуков Н. Г. Келля.
По воспоминаниям моего однокурсника чл.-кор. РАН В. А. Глебовицкого: «В институте он (Коля Добрецов) был отличным парнем, веселым, жизнерадостным, спортивным и влюбчивым, с высоким самомнением, но в то же время слегка закомплексованным и легко ранимым. Еще будучи студентом, Коля говорил, что он обязательно будет или министром, или академиком (я этого не помню – прим. Н. Д.) … С ним трудно, а иногда и невозможно вести научную дискуссию. И не потому, что он всегда прав, а потому что не умеет слушать собеседника. Воспринимает нас, пропуская все наши сентенции через какое-то сито в своей голове. Часто бывает непонятно, почему он воспринимает одно и абсолютно не слышит другое. В то же время он, безусловно, отзывчивый человек и всегда готов прийти на помощь…».
Всегда полезно получить взгляд на себя со стороны умного и внимательного человека!
Из нашей одной группы в 25 человек вышли три члена Академии и еще около 10 докторов наук – результат неплохой!
«Здесь пахал Добрецов»
Институт дал мне спортивную закалку, хорошую полевую геологическую тренировку и множество идей о вулканизме, гранитном магматизме и рудообразовании, которые сильно изменились после знакомства с академиком Владимиром Степановичем Соболевым, который был и остается моим «научным отцом».
Мы познакомились в Питере, в гостинице «Астория» после того, как он получил письмо от моего деда Н. Г. Келля, который когда-то был его руководителем во время практики на Урале: «Володя, посмотри моего внука, может быть, из него будет толк». Соболев протянул мне оттиск статьи на английском языке (H. Yoder. The problem оf jadeite) и сказал: «займитесь-ка Вы проблемой жадеита». А я в то время работал на производстве начальником партии, читал и писал отчеты, научные статьи читал редко, английский подзабыл и о проблеме жадеита слышал первый раз. Так я начал входить в проблемы минералогии.
Мне пришлось догонять сотрудников В. С. Соболева по физико-химической петрологии. Но я использовал свой опыт геолога и привозил из экспедиций не только коллекции пород и минералов, но и детальные карты участков, где я работал.
Главным итогом работы под руководством В. С. Соболева стало издание «Карты метаморфических фаций СССР» (1965) и четырехтомной монографии «Фации метаморфизма» (1970—1974). Карта метаморфических фаций, первая для такой большой территории, как СССР, была инициирована мной и вызвала целую серию Российских и международных карт метаморфизма (Метаморфические пояса СССР, 1971), Международных карт распространения метаморфических фаций в Европе (1970) и Азии (1974), в подготовке которых я тоже участвовал. Эта тема (карты) обыграна в дружеском шарже Е. В. Склярова по случаю присуждения нам Ленинской премии в 1976 г.
В монографиях был обобщен огромный материал по региональному и контактовому метаморфизму СССР и всего мира. Поэтому в шуточных комментариях Е. В. Склярова написано:
«И останется ли в геологии в конце концов, хоть одна проблема без надписи: “Здесь пахал Добрецов” …», «В “метаморфическом поле” существует “особый огород”, копать и возделывать который начал Н. Л. Добрецов, да и до сих пор остается “главным огородником” – метаморфизм и тектоника».
Евгений Викторович Скляров – один из первых моих учеников, любимый и талантливый, в настоящее время неформальный лидер Института Земной коры.
Кроме метаморфизма в первый период своей работы я также занимался проблемой офиолитов – реликтов древней океанической коры. Особенно активно стал ей заниматься после того, как вошел в состав Рабочей подгруппы IХ Комиссии по сотрудничеству Академий социалистических стран под руководством Л. П. Зоненшайна (как и соцстраны, Комиссия существовала до 1990 г.) и Международной комиссии по офиолитам, одним из руководителей которой был бельгийский профессор Роберт Колман, существовавшей до конца 1980-х гг.
На теперь уже архивном снимке 1979 г. мы с Г. А. Савельевой объясняем участникам международной экскурсии особенности строения ультрабазитовой части офиолитов Вайкаро-Сыньинского массива на Полярном Урале. На них были хорошо видны полосчатость гарцбургитов и жилки и жилы дунитов. В 1977—1981 гг. я объяснял их происхождение просачиванием базит-ультрабазитового расплава, который растворял («вымывал») из мантийного субстрата пироксены, оставляя в качестве реститов только максимально магнезиальные оливин и шпинель. Такому процессу «просачивания путем растворения» (подобно воде в кубике сахара) я дал название «паратексис» в отличие от «анатексиса» (частичного плавления гнейсов без существенного перемещения). Тогда, в эпоху всеобщего увлечения метасоматозом, эти идеи были встречены «в штыки», и только спустя 25—30 лет они получили поддержку и развитие в работах Колмана (Кoleman et al., 2002, 2005) и в статье В. Г. Батановой и Г. А. Савельевой, опубликованной в 2009 г. В последней можно прочитать: «В своей модели паратексиса Н. Л. Добрецов (1981) предполагал, что “расплав будет сам прокладывать себе дорогу… на регрессивной стадии просачивание локализуется в виде отдельных струй, где формируется… сеть жил дунитов”».
С Бобом Колманом (все звали его «Боб» – и профессора, и студенты) мы проработали много лет в разных районах. Были вместе в моем первом международном рейсе на НИС «Дмитрий Менделеев», где мы успешно драгировали в районе Марианского желоба и нашли необычные породы типа «плавленых пироксенитов», которые мы назвали марианиты, а позже переименовали в «бониниты».
Чтобы сделать из них шлифы, Бобу пришлось самому встать к шлифовальному станку. Он называл себя Second class engineer, так как шлифовальщика «первого класса» в рейс не пустили из-за семейного скандала (в те времена «морально неустойчивых» за рубеж не пускали). Шлифы получились отличные – в стекле было видно множество кристаллов ортопироксена с реликтами минерала, которые я определил как клиноэнстатит, измерив на федоровском столике координаты полисинтетических двойников в том минерале. Удивительно, что федоровский столик оказался на судне, и что никто больше не умел с ним работать. Современные студенты, увы, тоже не умеют. Вместе с Б. Колманом, А. Шараськиным, Н. В. Соболевым и другими мы подготовили и опубликовали книгу «Геология дна Филиппинского моря» и серию статей о бонинитах-марианитах, в том числе совместный доклад на офиолитовом симпозиуме 1978 г., который прошел в Никосии на Кипре.
Толя Шараськин, Боб Колман, рейс на НИС «Дм. Менделеев», бониниты-марианиты послужили толчком к углубленному изучению проблем субдукционного магматизма, которыми я занимаюсь до сих пор.
«Академиков не надо опускать на дно океана»
1976 г. начался удачно и счастливо, а закончился трагически. Мы получили Ленинскую премию – Ура! Переехали с Инной и детьми в полукоттедж, с удовольствием его обживали. В начале мая, когда я собирался уезжать во Владивосток и далее – в рейс на научно-исследовательском судне «Дмитрий Менделеев», впервые проявились симптомы болезни Инны. В середине июня на корабле я получил сообщение по рации о тяжелой болезни Инны и предстоящей операции. Это был скоротечный рак. После операции в конце июня Инна скончалась. Меня высадили только спустя пять дней в Сингапуре (Гонконг был ближе, но туда Russian spy ship не пустили). На похороны я не успел. Что было потом, рассказать невозможно…
В 1980 г. начался новый – «бурятский период» моей жизни, ставший одним из наиболее важных и успешных. Десять лет я проработал директором небольшого, но сплоченного и успешного научного коллектива, способного решать задачи мирового уровня. В этот период был избран членом-корреспондентом, а затем и академиком, последние два года работал председателем Президиума Бурятского научного центра.
Это было время активной работы в поле, в том числе на вездеходе в Восточном Саяне, где были выявлены и описаны тектонические покровы неопротерозойских офиолитов, в том числе – дунджугурских (одних из наиболее древних в мире, возрастом 1 млрд лет), дайки и покровы бонинитов. Гораздо больше, чем раньше, я занимался рудными месторождениями (золоторудными в Восточном Саяне, полиметаллическим Холодненским месторождением в Северном Прибайкалье, Джидинским вольфрамовым и другими).
Но главная моя удача – я встретил Любу, мы поженились и прожили вместе 33 с «гаком» счастливых года. Вместе ездили на полевые работы и купались ночью в Байкале, растили детей, встречали гостей, в том числе Р. Колмана, А. А. Трофимука, В. А. Коптюга.
Одним из наиболее ярких, завершающих событий Бурятского периода стало наше с Любой участие в рейсе НИС «Академик Мстислав Келдыш» в Атлантику летом 1989 г. Мне выпала редкая удача – я побывал на дне Атлантического океана, на глубине 5050 м. Это стало возможным благодаря глубоководным аппаратам «Мир».
Мы работали на дне Атлантики между Испанией и Срединно-Атлантическим хребтом (САХ) на хребте Палмер и Королевским троге (King trough), где обнажен разрез океанической коры возрастом около 50 млн лет. Спустившись на аппарате «Мир» на дно Атлантики, я сделал снимок фотоаппаратом, закрепленным над иллюминатором, из которого были хорошо видны слегка наклонные параллельные базальтовые дайки. И параллельные дайки, и габбро, и пиллоу-лавы океанических базальтов очень напоминали разрезы древних океанических офиолитов, которые я наблюдал на Полярном Урале, Западном и Восточном Саяне, в Корякии на Камчатке и в других местах. Помню, в 1972 г. на обнажении ручья Левый Коярд в Куртушибинском хребте (Западные Саяны) я увидел подобные параллельные тела диабазовых даек и впервые догадался, что это и есть dyke sheet complex – доказательство океанического спрединга! От восторга я станцевал у этого обнажения смесь лезгинки и буги-вуги.
Погружение на дно Атлантики едва не закончилось для меня трагически – отказала гидравлическая система управления. Манипуляторы, с помощью которых мы брали образцы и подсвечивали во время съемки, перегрузили дополнительными лампами (планировалось продолжение рейса в районе Бермудских островов с командой National Geographic, где требовалось более сильное освещение). Трубки гидравлической системы не выдержали и полопались, капли масла струйками поднимались перед иллюминатором. Аппарат потерял управление и уткнулся в ил под углом почти 45 °. Только через четыре часа удалось запустить запасную гидравлическую систему (информацию о том, что запасная гидравлическая система запускается при работающем основном двигателе, с трудом нашли в инструкции – в примечании, мелким шрифтом).
На корабле сначала все отшучивались по поводу нашей задержки. Но когда спустилась ночь, и все забегали в беспокойстве, Любе стало плохо. К счастью к этому моменту мы уже всплыли наверх в аварийном режиме. Сквозь слезы она смогла пошутить: «Академиков не надо опускать на дно океана».
После работы на полигоне корабль пришел в Вашингтон, где мы приняли участие в работе Международного геологического конгресса. Корабль поставили на реке Потомак в пригороде Вашингтона, и сюда часто приходили в гости ученые, бизнесмены, интересовались аппаратом «Мир» и нашими результатами. Среди них оказался и Макс Питчер, один из богатейших людей США, в то время владелец компании Arco, эксплуатировавшей нефть на Аляске. В ответ он устроил большой прием для российских ученых-нефтяников, куда пригласил и нас с Любой. Впоследствии я узнал, что на этом приеме нефтяной магнат предложил моей жене руку и сердце. Хорошо, что я не присутствовал при этом – иначе мог разразиться международный скандал.
Люба всегда находилась в гуще всех событий: у нас дома регулярно собирались председатели региональных научных центров Сибирского отделения РАН. Много пели, пили, шутили, но и решали важные вопросы. Люба легко находила общий язык и с академиками, и с водителями, с которыми мы работали в поле, в Москве, Новосибирске, и с врачами и медсестрами в больнице.
Теперь обе любимые женщины, Инна и Люба лежат рядом на кладбище. При жизни они даже не были знакомы. Я прихожу и разговариваю с обеими… Единственная здравая мысль, которую можно найти во всех многочисленных теориях о смысле жизни – это только мысль о любви.
«Ваша слава будет и моей славой»
Как я уже говорил, моим «научным отцом» был академик В. С. Соболев, список же моих коллег, соавторов и учеников и, соответственно, научных идей, над которыми мы работали, может занять не одну страницу.
Особое значение для меня имеют исследования, связанные с уникальным Кокчетавским комплексом в Северном Казахстане, где были впервые обнаружены кристаллы алмаза в метаморфических породах. Эти исследования можно разделить на три разных периода: начало 1970-х гг. – работа с академиком Соболевым, О. М. Розеном из Москвы и специалистами из Алматы; 1990-е гг. – совместные работы с Р. Колманом, Г. Эрнстом, К. Тейниссеном, С. Маруямой и другими бельгийскими коллегами и японскими коллегами. Вместе с бельгийцами мы организовали международный проект по исследованию кокчетавских алмазоносных пород.
Последние десять лет – третий этап работы – с новыми методами исследования совместно с В. С. Шацким, М. М. Бусловым и А. Корсаковым. Владик Шацкий и Миша Буслов были моими студентами, и мы много и плодотворно совместно трудились не только по проблемам Кокчетавского пояса.
На разных этапах менялись мои представления о величине и механизме высокого давления, необходимого для образования алмазосодержащих и коэситсодержащих пород. В начале работы допускались тектонические сверхдавления до 35—40 кбар, на втором этапе давления выросли до 45—50 кбар, поскольку они определялись глубиной зоны субдукции, с которой произошла эксгумация этих пород. Сегодня же, с учетом расплавных включений в калиевом клинопироксене и находок новых минералов, таких как кимрит, кокчетавит и другие, мы считаем, что это давление достигало 65—70 кбар.
Говоря о совместной работе с коллегами и учениками, нельзя не сказать, что работе с коллективом меня научили академики В. А. Коптюг и А. А. Трофимук. Валентин Афанасьевич был страстным публицистом и борцом за истинную демократию. Именно по его предложению в состав Общего собрания СО РАН, которое выбирало тайным голосованием руководство СО РАН и директоров институтов, были включены представители институтов на равных правах и равном количестве голосов. Позже представителей институтов включили и в Общее собрание РАН, но только один к трем. А сейчас А. А. Фурсенко говорит, что реформа РАН и затеяна для того, чтобы усилить участие рядовых сотрудников в управлении. Убрать – значит усилить?
Андрей Алексеевич Трофимук руководил созданным им Институтом геологии и геофизики 30 лет. В самом начале работы на посту директора он обратился к своим соратникам со словами: «Я не лучший среди вас, но судьба распорядилась, чтобы я стал вашим директором. Работайте и ваша слава будет и моей славой» (из воспоминаний академика Б. С. Соколова). Он, как и я, был страстным рыбаком, и мы не раз встречались на льду на зимней рыбалке. Без рюмки не обходилось, и Андрей Алексеевич всегда приговаривал: «Рыбу без водки едят только собаки».
Передав мне в конце 1988 г. бразды правления институтом, он никогда в мою деятельность не вмешивался. Но регулярно выступал на Ученом совете по принципиальным научным и организационным вопросам. Он ярко и взволнованно выступил на Общем собрании в 1997 г. в мою поддержку, выделив меня из пяти претендентов как главного наследника дела В. А. Коптюга.
За все эти годы пришлось встретиться с очень многими людьми, среди которых были не только ученые. Я всегда был убежденным сторонником развития научных связей не только с Японией, но с Китаем и Кореей. С президентом АН КНР проф. Лу Юнь Цзянем мы стали друзьями, во время поездок в Пекин я всегда находил время для дружеской встречи с профессором Лу. Он специально приехал в Новосибирск и подписал отдельное официальное соглашение о сотрудничестве АН КНР с СО РАН, хотя к тому времени уже существовало общее соглашение о сотрудничестве с РАН.
Дружеские отношения помогли развитию многостороннего сотрудничества с АН КНР: был создан Российско-Китайский центр по ближнему космосу, совместный технопарк в Чань-Чуне, АН КНР вошла в число соучредителей Байкальского международного центра, множество договоров с китайскими институтами и фирмами заключили ИТПМ, ИФПМ и другие институты. По инициативе Монгольской и Китайской Академий Наук развивались международные программы по борьбе с опустыниванием. Из всего этого сейчас сохранилось и продолжает развиваться только сотрудничество НГУ с вузами Харбина.
Была проделана грандиозная работа по созданию AASA – Ассоциации академий наук Азии. Организационное собрание с участием представителей 13 академий наук Азии состоялось в 2000 г. в Иркутске, РАН представляли вице-президенты РАН Г. А. Месяц и я. Сейчас участие РАН во всех программах AASA и Ассоциации академий стран третьего мира прекратилось из-за отсутствия денег и энтузиастов.
Из «ненаучных» воспоминаний хочу рассказать прежде всего о встречах с Президентами РФ Борисом Ельциным и Владимиром Путиным. Ельцина мы встречали вместе с В. А. Коптюгом в Академгородке, вскоре после его избрания первым Президентом РФ. После посещения геологического музея нашего института он ответил на несколько вопросов людей «из толпы». Мы поговорили с ним даже о волейболе. Удалось подписать у него Указ «О развитии Сибирского отделения», который по большинству позиций оказался невыполненным, как и почти все его обещания. Несмотря на отдельные положительные моменты первого периода пребывания Б. Ельцина у власти, в целом у меня сохранилось удручающее впечатление.
Первые встречи с Владимиром Путиным производили замечательное впечатление, особенно поначалу, по контрасту с Ельциным. Он живо реагировал на мой доклад в Малом зале ДУ о необходимости создания стратегии развития Сибири и России в целом. На круглом столе в ИЯФе с энтузиазмом слушал выступления ученых, проявил большой интерес к выставке научных разработок СО РАН и даже высказал критические замечания о производстве приборов ночного видения. Надежды, связанные с В. В. Путиным, развились и укрепились после встречи ведущих ученых РАН в Дагомысе и затем после обеда на корабле. У меня сохранилась фотография – В. В. Путин рядом со мной и Ж. Алферовым, справа крайний – Е. М. Примаков, инициатор этой встречи. Много конкретных предложений и поручений прозвучало на первом заседании Комиссии по науке и технологии, которые Путин провел в 2002 г. в Екатерининском зале Кремля. Первый доклад о развитии науки в регионах он поручил мне. К сожалению, тогда мое предложение о развитии академгородков и создании технопарков не было поддержано, а было принято решение о создании и развитии наукоградов, которое оказалось пустой затеей.
Еще один интересный и значительный человек, с которым мне повезло встретиться – Патриарх Алексий II. Во время обеда в каминном зале Дома Ученых я предложил выпить красного вина за праздник и за Россию, и он неожиданно поддержал меня. За столом разгорелась дискуссия о роли науки и религии. Помню, я сказал, что сегодня мы, может быть, временные, но союзники, потому что религиозная мораль лучше, чем отсутствие всякой морали. Алексий поразил меня своей образованностью и знанием истории. Я вручил ему от имени СО РАН книги по истории коренных народов Сибири, он же подарил мне икону, которую Люба берегла как зеницу ока…
Не могу не сказать о команде, с которой я работал в Президиуме СО РАН в 1997—2008 гг. Это была команда единомышленников, где каждый отвечал за свои «участки» работы. Вместе выдвигали и поддерживали новые идеи, такие как междисциплинарные интеграционные проекты, создание центров коллективного пользования, создание и развитие технопарка.
Завершая свой очерк, хочу сказать еще об одной научной идее, захватившей меня в последние годы. Эволюция биосферы происходит не только под влиянием климатических, но и эндогенных геологических факторов. К примеру, таких, как катастрофические вулканические извержения плюмовой природы в конце мела, на границе перьми (Сибирские траппы), в конце неопротерозоя и в конце архея. В подготовке статьи, посвященной эволюционным исследованиям в кальдере Узон на Камчатке, приняли участие 15 ученых из шести институтов СО РАН, двух московских институтов, института ДВО РАН. В их числе геохимики С. М. Жмодик и Е. В. Лазарева, палеонтолог А. С. Розанов, химики О. П. Таран, О. Л. Огородникова, О. В. Шуваева, микробиологи А. В. Брянская и В. В. Морозов.
Человечеству homo sapiens отведено еще 100 млн лет, если оно не уничтожит себя раньше. В результате исследований удалось показать кумулятивный вклад в биосферу разных групп организмов с тремя максимумами (около 1,7; 1,0 и 0,5 млрд. лет назад), определяемый, в основном, эволюцией поверхностной температуры. Максимальные колебания температуры на поверхности, связанные с оледенениями, фиксируются начиная с 0,8 млрд лет назад и будут еще продолжаться 0,8 млрд лет, после чего исчезнут высшие организмы. Еще через 1,2 млрд лет исчезнут простые эукариоты, через 1,6 млрд лет исчезнут прокариоты и всякая жизнь. Последнее следует из прогноза космофизиков о превращении Солнца в большую красную звезду.
В заключение – еще об одном важном для меня научном деле. Вместе с моим учеником Димой Метелкиным, сотрудником ИНГГ СО РАН и лаборатории геодинамики и палеомагнетизма Центральной и Восточной Арктики НГУ, мы заканчиваем новую редакцию учебника «Основы тектоники и геодинамики».
В его основе лежит идея о том, что новая глобальная геодинамика Земли может быть понятна только с позиции эволюционирующей Земли с учетом периодичности (цикличности) эндогенных процессов, включающих циклы нескольких порядков. В соответствии с этой идеей учебник содержит следующие разделы: а) тектоника плит, определяемая конвекцией в верхней и нижней мантии и взаимодействием астеносферы и литосферы; б) тектоника плюмов, зарождающихся на границе ядро–мантия; в) космические факторы, определяемые эволюцией Солнечной системы, и вариации климата.
Я уверен, что идеи о глобальной геодинамике, о вулканизме, связанном с плюмами и зонами субдукции, об эволюции биосферы не угаснут и будут развиваться дальше благодаря моим ученикам и последователям.
Редакция журнала «НАУКА из первых рук» благодарит А. Н. Добрецова, чл.-кор. РАН Е.В. Склярова, д. г.-м. н. И. Ю. Кулакова за помощь в подготовке публикации