Древние клады Южной Сибири

Клад – это манящее и тревожащее воображение слово – вызывает у обычных людей массу стандартных, хотя и романтических ассоциаций: пираты, капитан Кидд, «сундук мертвеца», набитый золотом… Археологи и историки более сухи и точны в своих определениях: клад – комплекс предметов, намеренно сокрытый в землю после определенного процесса его собирания.

Древние клады относятся к одним из наиболее интересных и информативных археологических и исторических источников в мировой и отечественной археологии. На обширных территориях от Среднего Енисея до Верх-ней Оби обнаружены десятки кладов, среди них Июсский, Косогольский, Знаменский, Ново-Обинцевский, клад у Черной речки в окрестностях г. Томска. Наиболее древние из кладов, обнаруженных в Южной Сибири, относятся к эпохе мезолита, однако большая часть их приходится на эпоху металлов, особенно на период раннего железного века.

Сокровище «Сундука»

Открытия обычно делает тот, кто способен увидеть необычное в привычном и повседневном. Июсский клад был обнаружен в 1970-х гг. С. А. Фефеловым, рабочим Июсского совхоза в Хакасии, при обработке поля около небольшого озера Сарат. Когда Семена Алексеевича через несколько дней после этого особого в его жизни события спросили, что подтолкнуло его подойти к тому месту, где залегал «клад», то последовал неожиданный ответ: «Береста». Было, однако, чему удивиться.

Поле это, расположенное в 30 км от поселка Июс, распахивалось в течение уже многих лет. И когда лемех плуга, который тянул за собой идущий впереди «Кировец» сына Фефелова, Владимира, вывернул нечто громоздкое и металлическое, то Семен Алексеевич вначале не обратил на это внимания. Но потом бросились в глаза клочья ослепительно белой бересты на черной земле. «Кировец» старшего Фефелова остановился рядом со странной находкой, и Семен Алексеевич вытянул из земли бронзовый котел. В нем оказались более сотни разнообразных предметов (в том числе более десяти крупных бронзовых пластин с причудливым узором), часть кожаной сумки и что-то похожее на остатки берестяного туеска, кусочки которого и рассыпал по кромке вспаханного поля плуг сына…

Найденный клад, состоящий из многочисленных бронзовых предметов искусства так называемой тагарской эпохи (VIII—III вв. до н. э.), для археологов – находка неслучайная. Вся округа горы Сарат, оконтуренная правым берегом очень крутой излучины реки Белый Июс, насыщена большим количеством разнообразных памятников (могильниками, наскальными изображениями, «поминальни-ками» и т. п).

На восточной окраине горы Сарат размещается одно из самых известных скальных астросвятилищ, названное местным населением «Саратский Сундук». Сама гора Сарат входит в границы своеобразного природного региона «Сундуки», расположенного в пограничье горно-таежной зоны Кузнецкого Алатау и степей, а также топких болот и озер междуречья долин Июса и Енисея. Судя по открытым в зоне «Сундуков» многочисленным высокогорным святилищам и живописным скальным храмам, долины рек Белого и Черного Июса в районе их выхода из теснин хребтов Кузнецкого Алатау, следует, очевидно, воспринимать как крупнейший культово-религиозный центр севера Хакасии времен финала тагарской эпохи (V—I вв. до н. э.).

Священные атрибуты

Июсский «клад» – совершенно уникальная по полноте и разнообразию подбора и превосходной сохранности коллекция предметов искусства из бронзы. Благодаря ему стало возможным, наконец, разрешить самую сложную, и в то же время кардинальную по важности, проблему истинного назначения ажурных бронзовых пластин — изделий художественного литья, известных ранее по другим находкам. Большинство из них было определено как поясные бляхи, что стимулировало основное внимание исследователей к способам крепления таких пластин на одежде. На вопрос же о том, кому они могли принадлежать, исследователи обычно ограничивались предположениями, что владельцы таких поясов занимали, очевидно, в древнем обществе какое-то особое высокое социальное положение.

Однако специфический подбор подобных предметов в Июсском кладе, соединенных с помощью превосходно сохранившихся кожаных ремешков, не оставляет сомнений в том, что они представляют собой металлические детали священного одеяния первобытного жреца. Такие изделия действительно нашивались на одежду или подвешивались к ней, но функции их отнюдь не определялись лишь необходимостью свести вместе полы одежды или концы пояса. Так же, как и разного рода металлические предметы на сибирских шаманских костюмах, хранящихся в этнографических отделах музеев, они несли, прежде всего, значительную смысловую нагрузку. Пластины олицетворяли образы (а при ударах между собой – и «голоса») духов, а также лики небесных светил, и, в первую очередь, – переменчивой, то «умирающей», то «воскресающей» луны.

Сама июсская находка, строго говоря, является не «кладом», а комплектом вещей умершего жреца, предназначенных для его священнодействий. Последние совершались, очевидно, около святилищ-храмов, вроде тех, что были открыты недавно в районе поселка Июс. Найденный среди атрибутов жезл с навершием в виде фигуры горного козла свидетельствует о том, что жрец с берегов Июса мог принадлежать к одной из самых выс­ших категорий служителей древних культов. Считалось, что такой священный посох-жезл мог «при желании» переносить его владельца, как по мановению волшебной палочки, в места, доступные лишь избранным, – в глубины бездонного голубого неба, обитель светлых духов, и в мир мертвых – в мрачные бездны преисподней.

Мир, «отраженный» в акинаке

Одним из наиболее значимых предметов в Июсском кладе является бронзовый кинжал – акинак. Его перекрестье (рукоять – клинок) выполнено в виде объемных, двусторонних протом (от греч. protome – передняя часть, скульптурное изображение передней части животного) головы кабана, навершие рукояти – двумя объемными фигурами кошачьих хищников, пантер. Общий зооморфный декор на кинжале выполнен таким образом, что для его обозрения и восприятия клинок должен быть расположен острием вверх. Эта особенность достаточно редка для колющего оружия скифского времени. Чаще всего в кинжалах, декорированных в скифо-сибирском зверином стиле, украшение рукояти воспринимается в «правильном положении» лишь при расположении кинжала в ножнах на поясе, т. е. клинком вниз.

Длина рукояти июсской находки соотносится с длиной клинка по «золотому сечению». Помимо того, в «золотом сечении» соотносятся: рукоять с навершием и клинок с головами кабанов; высота втулки навершия и высота фигур животных; размеры фигур пантер (длина обеих фигур пантер) и втулки; длина обеих голов кабана и ширина рукояти.

При анализе художественной структуры кинжала обращает на себя внимание целый ряд особенностей. Во-первых, фигуры противоборствующих животных не составляют единую композицию смертельной схватки извечных соперников, столь типичную для сцен «терзания» скифо-сибирского звериного стиля. Они четко отделены друг от друга, как бы разведены рукоятью, размещаясь на разных уровнях изделия. Облик персонажей также отличается: головы кабанов воинственно подняты, а у пантер опущены, что не совсем обычно для хищников. Хотя такое положение головы может соответствовать моменту выслеживания добычи и подготовки к нападению.

Пространственное размещение фигур животных отличается своеобразием: объемные звериные изображения даны в специфической горизонтальной проекции. Кабаньи протомы, имея одно (общее на двоих) ухо, показаны одновременно как бы с двух (левой и правой) сторон; некоторые тела пантер перекрывают тела соседствующих хищников примерно на 2/3. Благодаря такому расположению животных при вращении кинжала в противоположную сторону создается впечатление, что фигурки как бы двигаются друг за другом. Эта особенность изображения пантер при их объемно-скульптурной моделировке отражает, вероятно, круговое бесконечное движение хищников. Образы же, расположенные в верхней части (головы кабанов) – статичны.

Кинжал оформлен так, что для нормального восприятия его украшения острие лезвия должно быть направлено вверх вместе с кабаньими фигурами на перекрестье. Тогда на спины пантер налегает тяжелым грузом трубчатая втулка, гнездо для рукояти и сама рукоятка кинжала. Схожее композиционное оформление характерно для оснований колонн храмовых и административных комплексов у хеттов и ассирийцев.

Образ кошачьего хищника, явно соотносимый в представлениях древних индо-иранцев с так называемым Нижним миром, задает вполне определенную смысловую нагрузку расположению головы кабана. Этот персонаж, стилистически и физиологически сочетающий в себе признаки плотоядного и копытного, является своеобразным посредником между Нижним и Верхним мирами. Структура оформления июсского кинжала вполне соответствует такой «логике».

Кабаньи головы располагаются в средней части кинжала, над рукоятью, опирающейся на тела двух хищников. Протомы, как известно, имеют явную связь с циклом культовых солярных отправлений с приношением жертв, которые совершались в «среднем мире» – мире людей – при обращении их к всевышним силам. При этом протомы часто отождествлялись с сосудом – ритоном, ведущим происхождение от отрубленной головы жертвенного животного. Таким образом, в этой схеме мироздания перекрестье (головы кабанов) олицетворяет земное пространство, «обитель жизни» людей и животных, а фигурное навершие (тела пантер) – «иной мир», обитель душ умерших, потусторонних богов и злых сил.

Не исключено, что Верхний небесный мир олицетворяло главное в оружии – сам клинок, его устремленное вверх треугольное лезвие. Оно могло являться кодовым символом языка пламени, огня, изначального божества и Неба индо-иранцев, зерванистов и зороастрийцев, поклонявшихся Свету и Добру – олицетворениям единого божества Ахурамаздры. Оружием в нескончаемых сражениях с Мраком и Злом, воплощенных в Ахримане, и был, вероятно, этот упорядоченный Создателем «мир», воплощенный в кинжале, вознесенном его карающей рукой.

Для семантической интерпретации кинжала можно также проводить параллели с митраизмом – более поздней восточной религией, получившей признание в эллинистическом мире в последние века до н. э.

Культовые кинжалы Сибири

На территории юга Западной Сибири известны всего три находки кинжалов, подобных Июсскому. Один из них, случайно обнаруженный у села Каменка Енисейской губернии, хранится в коллекции, собранной И. А. Лопатиным в конце XIX века. Второй, оказавшийся среди изделий найденного в 1958 г. Бурбинского клада, был передан в Томский областной краеведческий музей Р. А. Ураевым. Еще один – случайная находка в Минусинской котловине – приобретен в 1996 г. Н. П. Макаровым для Красноярского краеведческого музея.

Все четыре бронзовых кинжала, вероятно, связаны с культовыми местами эпохи раннего железа на юге Западной Сибири. Основанием для такого предположения может служить несколько фактов из археологических и письменных источников скифской эпохи.

Так, на Алтае в культурном слое поселения скифского времени Чепош-2 (среднее течение реки Катунь) был найден жертвенник из сланцевых плиток в виде круга диаметром около метра. В северо-восточной части жертвенника в слое костей находился бронзовый кинжал с обломанным еще в древности острием. Типологически этот кинжал близок к июсскому и его аналогам.

Еще один схожий бронзовый кинжал, входящий в состав ритуального комплекса V—III вв. до н. э., найден в устье реки Малой Киргизки в Томском Приобье. На самом высоком участке гривы в ямке был установлен бронзовый котел. И он сам, и яма вокруг него были заполнены углистой землей. Наличие кинжала и пережженных костей может свидетельствовать о жертвоприношении, которое, как и в упомянутых алтайских жертвенниках, связано с огнем. На этих ритуальных площадках совпадает целый ряд деталей: расположение на наиболее возвышенном участке местности, размеры культовой площадки, расположение бронзовых предметов в северо-восточной части жертвенника, сожженные кости.

В описаниях скифских святилищ северного Причерноморья, сделанных Геродотом, читаем: «В каждой скифской области по округам воздвигнуты такие святилища Аресу: горы хвороста нагромождены одна на другую на пространстве длиной и шириной почти в три стадии, в высоту же меньше. Наверху устроена четырехугольная площадка, три стороны ее отвесны, а с четвертой есть доступ. От непогоды сооружение постоянно оседает, и потому приходится ежегодно наваливать сюда до полтораста возов хвороста. На каждом таком холме водружен древний железный меч. Это и есть кумир Аресу».

В частности, в характерной для скифо-сибирского мира индо-иранской мифологии расположение ритуального комплекса на самом высоком месте окружающей территории олицетворяет связь с Мировой горой. Июсский и чепошский кинжалы были действительно обнаружены рядом с горными возвышенностями – реальными образами мироздания. А медный или бронзовый нож (кинжал) издавна являлся одним из неотъемлемых атрибутов жертвы божеству достаточно высокого ранга.

Судьба Июсского клада

С хронологической точки зрения во всем собрании Июсского «клада» именно кинжал, наряду с зооморфным трубчатым навершием «посоха», является наиболее древним изделием. Учитывая его особую семантику, несомненно, что именно с кинжала и начался процесс накопления вещей культового назначения, составивших в дальнейшем Июсский «клад». Как и другие клады Причулымья, он сформировался как комплект ритуальных атрибутов V—I вв. до н. э. накануне опустошительного гуннского нашествия в южные пределы Сибири. Об этом времени свидетельствуют и находки бронзовых блях с быками и драконами.

Особенности мест находок так называемой тагарской бронзы – котлов, кинжалов, блях – позволяет предполагать, что все эти предметы являются атрибутами древних родовых святилищ различного ранга, располагавшихся в степной Хакасии, Мариинско-Ачинской лесостепи, Причулымье. Как известно, в первой половине 1 тыс. до н. э. в рамках тагарской культуры в долине Среднего Енисея складывается мощный бронзолитейный центр. Высококачественные тагарские бронзовые изделия – котлы, ножи, кинжалы, подвески, зеркала – в эпоху раннего железного века получили широкое распространение по всей территории Сибири, включая северные таежные территории. Однако основная концентрация предметов тагарского бронзолитейного производства находилась в районе бассейна реки Чулым, что является следствием существования здесь в древности торгово-обменного пути, связывавшего различные территории от Среднего Енисея до Верхней Оби.

Поскольку «клады» последовательно формировались в течение не менее 300—500 лет, детальное изучение их расположения, относительной хронологии и материаловедческие анализы изделий дают уникальную информацию по истории материальной и духовной культуры народов Южной Сибири в период, соответствующий скифскому и гунно-сарматскому времени. Более того, открытие на берегах Июса позволило проникнуть в святая святых, что обычно остается тайной за семью печатями, в интеллектуальный мир древнего человека с его удивительными представлениями о вселенной и о себе самом.

Разумеется, успех в столь сложных по характеру исследованиях невозможен без тщательного учета мельчайших деталей. И с этой точки зрения Июсскому «кладу» повезло: это бесценное историко-культурное достояние общества попало в руки С. А. Фефелова, настоящего бескорыстного ценителя старины. Повезло и археологам, у которых оказалась не разрозненная и наполовину растерянная, как зачастую случается, коллекция, но все, до мельчайшей бусинки, детали одежды и атрибутики древнего жреца. А это и есть настоящий клад, который настоящий ученый не променяет ни на какие пиратские сокровища...

Фотографии экспонатов В. Кавелина (ИАЭТ СО РАН, Новосибирск).

Прорисовки кинжала – А. Бородовского (ИАЭТ СО РАН, Новосибирск)