• Авторам
  • Партнерам
  • Студентам
  • Библиотекам
  • Рекламодателям
  • Контакты
  • Язык: English version
11757
Рубрика: Книжная полка
Раздел: Биология
В поисках утраченных геномов: ­как это было

В поисках утраченных геномов: ­как это было

...В прошлом люди иногда делали то, что мы теперь считаем неэтичными экспериментами, когда они растили новорожденных человекообразных обезь­ян вместе со своими собственными детьми. Но хотя обезьяны научились делать многие вещи, как люди, – строить простые предложения из двух слов, обращаться с бытовыми электроприборами, пользоваться велосипедами и курить сигареты – они так и не смогли обучиться по-настоящему сложным вещам и не вступали в общение в том же объеме, что и люди. В сущности, с познавательной точки зрения они не стали людьми

Очевидно, чтобы полностью освоить человеческую культуру, необходим некий биологический субстрат. Мы не хотим сказать, что одних генов достаточно для освоения человеческой культуры: если ребенок человека будет расти без каких-либо контактов с другими людьми, то очень вероятно, что он никогда не разовьет большинства когнитивных особенностей, которые мы ассоциируем с людьми, включая осознание интересов других. Этот несчастный ребенок, скорее всего, также будет лишен наиболее сложной из культурных черт, которые возникают из нашей склонности к привлечению внимания других людей, – речи.

Я убежден, что для развития когнитивной деятельности человека необходим социальный вклад. Однако человекообразные обезьяны не развивают более чем рудиментарные культурные навыки независимо от того, как рано в своей жизни и как интенсивно они были включены в человеческое общество, независимо от интенсивности обучения. Одного лишь обучения социальным навыкам недостаточно – требуется генетическая готовность к освоению человеческой культуры.

Аналогичным образом я убежден в том, что человеческий младенец, выращенный шимпанзе, не сможет стать шимпанзе с познавательной точки зрения. Для того чтобы стать настоящим шимпанзе, несомненно,также нужен некий генетический субстрат, который отсутствует у людей. Но поскольку мы – люди, мы больше заинтересованы в том, что делает человека человеком, чем в том, что делает шимпанзе шимпанзе.

И мы не должны стыдиться своей человекоцентричности. Существует объективная причина этой ограниченности: именно люди, а не шимпанзе, завладели большей частью нашей планеты и биосферы. Мы сделали это благодаря мощи нашей культуры и технологий, которые позволили нам значительно увеличить нашу численность, заселить те области планеты, которые иначе были бы непригодны для нашего жилья, а также влиять на биосферу и даже угрожать ей. Понимание того, что стало толчком такого уникального развития, является одной из самых увлекательных, а может быть, даже одной из самых актуальных задач, которая сегодня стоит перед учеными. И если существуют генетические предпосылки этого культурного и технологического взрыва, – а я уверен, что они есть, – то ученые в конце концов должны найти их путем сравнения геномов архаичных людей, таких как неандертальцы, с геномами ныне живущих людей.

***

Маленький секрет геномики состоит в том, что мы до сих пор почти ничего не знаем о способах перевода генома в особенности реального живого индивида. Если бы я секвенировал свой собственный геном и показал его генетику, он смог бы сказать, откуда приблизительно на планете я и мои предки происходим, сравнив мои генетические варианты с географическими моделями вариантов по всему земному шару. Однако он не смог бы сказать, являюсь ли я умным или глупым, высоким или низким, и вообще почти ничего обо мне, как о человеческом существе. В действительности, несмотря на тот факт, что почти все усилия по изучению генома сегодня связаны с разработкой мер по борьбе с такими заболеваниями, как болезнь Альцгеймера, рак, диабет или болезни сердца, наше современное понимание позволяет лишь определить смутную вероятность того, что такие болезни могут развиться у конкретного индивида.

Геном неандертальца должен стать орудием, которое позволит нам начать задавать вопросы о том, что же разделило неандертальцев и людей, – орудием, которое сможем использовать не только мы, но и все будущие поколения биологов и антропологов.

***

Первым нашим шагом стало создание каталога всех генетических изменений, которые произошли с предками людей, живущих сейчас, после того как они отделились от предков неандертальцев. Таких изменений было много, и большинство из них не имело большого значения, но среди них должны прятаться важнейшие генетические события, представляющие для нас интерес… Каталог должен содержать перечень позиций в геноме, по которым неандертальцы схожи с шимпанзе и другими человекообразными обезьянами, но по которым все люди, независимо от того, в какой части планеты они живут, отличаются от неандертальцев и человекообразных обезьян. Однако в 2009 г. мы секвенировали лишь около 60 % генома неандертальца, так что каталог мог быть полным только на эти 60 %. Во-вторых, вовсе не обязательно, чтобы геном всех современных людей выглядел как эталонный геном человека. В реальности большинство важных геномных позиций у людей варьирует, но наши знания о генетической изменчивости среди людей на то время были слишком неполными, чтобы различать реальные находки и ложноположительные результаты. К счастью, в то время шла реализация нескольких крупных проектов, направленных на описание степени генетической изменчивости среди людей, включая Проект «1000 геномов» с его целью найти все генетические варианты, которые присутствовали бы не менее чем у 1 % людей. Но тогда этот проект находился в самом начале реализации.

Третье очевидное ограничение состояло в том, что наш неандертальский геном представлял собой результирующую геномов лишь трех неандертальцев, причем для большинства геномных позиций имелась нуклеотидная последовательность лишь одного неандертальского индивида. Однако я не считал это слишком большой проблемой. Тот факт, что хотя бы один неандерталец содержал предковый вариант, говорил о том, что последний все еще присутствовал в то время, когда пути неандертальцев и современных людей разошлись, т. е. около 400 тыс. лет назад. Этот вывод потенциально мог стать средством для определения того, что представляет собой современный человек.

***

По подавляющему большинству позиций в геноме неандертальцы оказались похожи на нас, что неудивительно, учитывая, что мы гораздо теснее связаны с неандертальцами, чем с человекообразными обезьянами. Но в 12,1 % этих позиций неандертальцы выглядели именно как эти обезьяны. Затем мы проверили, не сохранились ли некоторые предковые генетические варианты, обнаруженные у обезьян и неандертальцев, у каких-либо современных людей сегодня, и у них действительно были найдены как предковые варианты наряду с новыми. Это также было неудивительно, так как соответствующие мутации произошли относительно недавно. Но некоторые из этих новых вариантов присутствовали буквально у всех современных людей, и именно они представляют особый интерес для нас.

Наиболее привлекательными были изменения, которые могли иметь функциональные последствия. Первыми и наиболее важными из них были те, что изменили последовательность аминокислот в белках… На тот момент у нас получился список из 78 позиций нуклеотидов, модифицирующих аминокислоты, который предоставил нам очень мало данных, крайне сырых. Однако мы все-таки заметили, что было пять белков, которые приобрели не одно, а два аминокислотных отличия. Маловероятно, что это могло произойти случайно, если все 78 мутаций были беспорядочно рассеяны среди 20 тыс. белков, закодированных в геноме. Следовательно, эти пять белков могли изменить свои функции недавно в истории человечества...

Первый такой белок имел отношение к подвижности сперматозоидов. Я был не очень удивлен этому. Извест­но, что у приматов гены, ответственные за мужскую репродуктивность и подвижность сперматозоидов, очень изменчивы, возможно, вследствие прямой конкуренции между сперматозоидами, которая возникает при спаривании самки с несколькими партнерами. В этом случае любая мутация, которая помогает сперматозоиду оплодотворить яйцеклетку (например, за счет более быстрого «плавания»), распространится в популяции. Такое изменение считается положительным отбором, поскольку повышает вероятность для индивида оставить потом­ство в следующем поколении.

Действительно, чем более прямая конкуренция наблюдается среди сперматозоидов разных мужских особей при оплодотворении одной особи женского пола, тем сильнее действие положительного отбора. Таким образом, сущест­вует корреляция между уровнем промискуитета (беспорядочных половых связей) в пределах вида и вероятностью, с которой в генах, связанных с мужской репродуктивностью, можно обнаружить положительный отбор.

Среди шимпанзе, у которых женская особь в период эструса стремится спариться со всеми доступными для нее мужскими особями, наблюдается больше свидетельств положительного отбора таких генов, чем среди горилл, у которых один доминантный самец старается монополизировать всех самок в своей группе. Сперма доминантного самца, таким образом, располагает необходимым временем для оплодотворения яйцеклетки, тогда как сперма более молодых и подчиненных самцов не может вступить в борьбу. Или, скорее, эта борьба начинается ранее на социальном уровне, когда устанавливается иерархия в группе.

Поразительно, но это различие в конкуренции самцов за оплодотворение отражается даже в таких показателях, как относительный размер мужских половых желез (семенников). Тогда как самцы шимпанзе и еще более промискуитетные бонобо обладают внушительными семенниками, пугающе огромные доминантные самцы горилл имеют маленькие яички. Люди, если учитывать размер мужских половых желез и свидетельства позитивного отбора в генах, ответственных за мужскую репродуктивность, находятся где-то между крайностями – промискуитетом шимпанзе и моногамией горилл. Это дает основания считать наших предков вполне похожими на нас, колеблющихся между эмоционально вознаграждающей верностью партнеру и сексуально привлекательными альтернативами.

***

Большинство людей не были шокированы мыслью о том, что их предки скрещивались с неандертальцами. На самом деле, многие сочли эту идею занимательной: некоторые, как это случалось и раньше, даже захотели провериться на предмет неандертальского наследия. Я начал замечать закономерность: мне писали в основном мужчины. Я просмотрел свою электронную почту и обнаружил, что 47 человек написали, чтобы сказать, что они считают себя неандертальцами, и 46 из них были мужчинами! Когда я рассказал об этом своим студентам, они предположили, что мужчины, вероятно, больше заинтересованы в геномных исследованиях, чем женщины. Но это, скорее всего, было неверно, так как 12 женщин написали мне не потому, что считали себя неандертальцами, а потому, что считали таковыми своих супругов!

Интересно, что ни один мужчина не написал, чтобы заявить такое о своей жене (впрочем, с тех пор один мужчина все же сделал это). Я шутил, что здесь заработали некоторые интересные модели генетического наследования, которые нам следует изучить. Но то, что мы ясно наблюдали, было влиянием культурных представлений о том, какими были неандертальцы. Традиционные знания предполагают, что неандертальцы большие, сильные, мускулистые, несколько грубые и, возможно, слегка простые. Некоторые из этих характеристик могут считаться приемлемыми и даже положительными в отношении мужчин, но, как правило, они вовсе не считаются привлекательными в женщинах. Эта идея пришла мне в голову после того, как мне позвонили из журнала «Плэйбой» и попросили дать интервью о нашей работе. Я согласился, думая о том, что для меня это будет, вероятно, един­ственный шанс появиться в «Плэйбое». В итоге журнал напечатал четырехстраничную историю под заголовком «Неандертальская любовь: стал бы ты спать с этой женщиной?» Иллюстрация рядом показывала крепкую, очень грязную женщину, размахивающую копьем на заснеженном горном хребте. Этот явно непривлекательный образ, вероятно, объясняет, почему почти ни один мужчина не пожелал сказать, что он женат на неандерталке.

***

3 декабря 2009 г. я посетил встречу, посвященную геному крысы, в Лаборатории Колд Спринг Харбор. Я должен был представить проект по искусственному одомашниванию крыс, над которым моя группа работала несколько последних лет. Однажды, когда я направлялся из столовой в лекционный зал, зазвонил мой сотовый телефон. Это был Йоханнес Краузе, который звонил из Лейпцига и казался странно возбужденным. Я спросил его, что случилось. Он в свою очередь спросил, сижу ли я. Я ответил, что нет, тогда он сказал, что мне лучше сесть перед тем, как я услышу новость. Начиная волноваться о том, что случилось что-то страшное, я сел.

Он спросил меня, помню ли я о той маленькой кости, которую мы получили от Анатолия Деревянко из России… За несколько лет до этого Анатолий посетил нашу лабораторию и отдал нам несколько маленьких костей в пластиковых пакетах. Они были извлечены при раскопках в пещере Окладникова в горах Алтая в Южной Сибири, где встречаются границы России, Казахстана, Монголии и Китая. Эти кости из пещеры Окладникова были слишком фрагментарными, чтобы можно было сказать о том, к какому типу человека они принадлежали, но мы извлекли из них мтДНК и показали, что она принадлежит неандертальцу. После этого мы вместе с Анатолием опубликовали статью в журнале Nature в 2007 г., в которой мы расширили ареал неандертальцев как минимум еще на 2000 км на восток. До выхода нашей статьи не было ни одного подтверждения присутствия неандертальцев восточнее Узбекистана.

Весной 2009 г. мы получили еще один фрагмент кости от Анатолия, который был найден в предыдущем году в Денисовой пещере – другой пещере Алтая, расположенной в долине, соединяющей сибирские степи на севере с Китаем и Монголией – на юге. Кость была крохотной, и я не придал ей большого значения, решив только, когда будет время, проанализировать ее на предмет содержания мтДНК. Может быть, если она окажется неандертальской, это позволит нам измерить степень изменчитвости мтДНК среди самых восточных неандертальцев…

Наконец Йоханнес нашел время, чтобы извлечь ДНК из этой кости. Цяомэй Фу, талантливая молодая аспирантка из Китая, составила генетическую библиотеку и использовала метод, разработанный британским аспирантом Эдрианом Бриггсом в нашей лаборатории, позволяющий вылавливать из библиотеки фрагменты мтДНК. Они установили очень большое содержание мтДНК – всего 30 443 фрагмента, благодаря чему смогли собрать полный митохондриальный геном с очень высокой степенью точности. Фактически, каждая позиция в мтДНК была отмечена в среднем 156 раз, что необычно для такой древней кости. Это были хорошие новости, но Йоханнес не поэтому попросил меня сесть. Он сравнил последовательность мтДНК кости денисовца с шестью полными последовательностями мтДНК неандертальцев, которые мы определили ранее, и с последовательностями мтДНК ныне живущих людей со всего мира. Тогда как неандертальцы отличались от современных людей в среднем на 202 нуклеотидные позиции, денисовец отличался в среднем на 385 позиций – почти в два раза больше!

В анализе древа линия мтДНК денисовца отделилась задолго до появления общего предка линий современного человека и неандертальца. Когда Йоханнес калибровал скорость замен, допуская, что люди и шимпанзе разделились 6 млн лет назад, а мтДНК неандертальцев отделилась от линии человека около полумиллиона лет назад, как мы только что показали, выяснилось, что мтДНК кости денисовца ответвилась примерно 1 млн лет назад! Я едва мог поверить тому, что говорил мне Йоханнес. Это был ни современный человек, ни неандерталец! Это было что-то абсолютно другое.

У меня закружилась голова. Какая вымершая группа людей могла отделиться от линии человека миллион лет назад? Homo erectus? Но его древнейшие остатки за пределами Африки были найдены в Грузии и имели возраст около 1,8 млн лет. То есть он предположительно покинул Африку и, следовательно, отделился от линии, ведущей к ныне живущим людям, почти 2 млн лет назад. Homo heidelbergensis? Но они считались прямыми предками неандертальцев и поэтому должны были отделиться от линии современного человека тогда же, что и неандертальцы. Принадлежала ли эта кость кому-то совершенно неизвестному? Новая форма вымерших людей? Я попросил Йоханнеса рассказать мне все об этой кости.

Кость была действительно крохотной, размером с два рисовых зернышка, положенных рядом. Она принадлежала последней фаланге, самой крайней части мизинца, вероятно, юной особи. Йоханнес использовал стоматологиче­скую бормашину, чтобы удалить 30 мг материала с кости, и из этого ничтожного количества костной муки он извлек ДНК, которую Цяомэй использовала для создания библиотеки. Учитывая, сколько мтДНК они с Йоханнесом нашли, сохранность ДНК в кости должна была быть исключительно хорошей.

Когда я закончил телефонный разговор и вернулся в зал,то не мог сосредоточиться и слушать презентации о том, как отличались друг от друга геномы разных пород крыс. Тот день в районе Нью-Йорка был солнечным и бесснежным. Я провел утро, гуляя вдоль ветреного пляжа в Колд Спринг Харбор и думал о том юном человеке, жизнь которого прервалась в далекой сибирской пещере много тысяч лет назад. Все, что осталось от этой жизни, – это крошечный кусочек кости. Но его оказалось достаточно, чтобы рассказать нам, что она представляла нечто неизвестное для нас – древних людей, покинувших Африку до предков неандертальцев, но после Homo erectus.

***

Как только мы вернулись в Лейпциг, мы закончили рукопись, которую озаглавили «Полный геном мтДНК неизвестного гоминина из Южной Сибири», и отправили ее в Nature. Это была уникальная статья. Впервые в мире новая форма вымершего человека была описана только по данным последовательности ДНК при абсолютном отсутствии скелетных остатков. Учитывая, что мтДНК так сильно отличалась от мтДНК современных людей и неандертальцев, мы были уверены, что нашли новую форму вымерших людей. На самом деле мы были настолько захвачены этой идеей, что после некоторого обсуждения решили описать эту находку как новый вид, который мы назвали Homo altaiensis.

Однако предложение нового вида вызывало у меня смутное беспокойство внутри, и вскоре мне пришла в голову новая мысль. Для меня таксономия, классификация живых организмов по видам, родам, отрядам и т. д. является стерильным научным актом, особенно если речь идет о вымерших формах людей. Каждый раз, когда мои студенты присылают мне рукописи, где используют линнеевские латинские названия общеизвестных групп, я всегда зачеркиваю латинское название и иногда даже язвительно спрашиваю, кого они хотели впечатлить, сказав «Pan troglodytes» вместо «шимпанзе».

Другая причина, по которой я не люблю таксономию, – это то, что она часто вызывает научные споры, не имеющие разрешения. Например, если исследователи называют неандертальцев Homo neanderthalensis, они показывают, что рассматривают их как отдельный вид, отличный от Homo sapiens. Это неизменно приводит в ярость мультирегионалистов, которые видят преемствен­ность от неандертальцев к ныне живущим европейцам. Если исследователи говорят «Homo sapiens neanderthalensis», они показывают, что рассматривают их как подвид, равнозначный «Homo sapiens sapiens». Это неизменно выводит из себя сторонников строгой гипотезы исхода из Африки.

Я предпочитаю избегать таких аргументов, и хотя на сегодняшний день мы показали (но еще не опубликовали), что имело место скрещивание неандертальцев и современных людей, я знал, что таксономические войны вокруг классификации неандертальцев продолжатся, поскольку определения вида, идеально описывающего данную ситуацию, не существует. Многие сказали бы, что вид – это группа организмов, которые способны скрещиваться друг с другом и производить фертильное потомство, но не способны делать этого с членами других групп. С этой точки зрения, мы показали, что неандертальцы и современные люди были одним видом. Однако эта теория имеет свои ограничения. Например, белые медведи и гризли могут (и временами так и делают) производить друг с другом фертильное потомство, когда они встречаются в дикой природе. При этом гризли и белые медведи выглядят и ведут себя по-разному, адаптированы к разному образу жизни и среде обитания. Рассматривать их как один вид нельзя – это выглядело бы необоснованным и даже смешным. Мы не знали, означал ли тот факт, что неандертальцы внесли 2–4 % в гены многих ныне живущих людей, что они были одним видом или все же разными видами. Была своя ирония в том, что, воздерживаясь каждый раз от использования латинского названия для неандертальцев в наших статьях, я сам оказался на грани введения нового линнеевского обозначения вида.

Несмотря на свои опасения, касающиеся бесплодных таксономических споров, я чувствовал, что у меня есть некоторые основания для отступления от моих принципов. Митохондриальная ДНК денисовского индивида примерно в два раза отличалась от мтДНК современных людей, как и мтДНК неандертальцев. Это, возможно, делало их более схожими с H. heidelbergensis, которые все же имели свое собственное латинское название вида. Но здесь было также замешано тщеславие. Не так много людей имеют возможность назвать новый вид гоминин, что довольно заманчиво, особенно потому, что впервые это можно было сделать на основании только данных ДНК. После консультаций с Анатолием и группой, которая нашла эту значимую кость пальца, мы остановились на предварительном названии Homo altaiensis.

Журнал Nature сдержал свое обещание о быстрой обработке нашей статьи: через одиннадцать дней после ее подачи мы получили комментарии от четырех анонимных рецензентов. Все они хвалили технические аспекты статьи, но разделились в мнениях по вопросу о наименовании нового вида…

Тем временем до нас дошло, что огромное количество мтДНК, которое Йоханнес смог извлечь из библиотек денисовской ДНК, означало, что мы могли бы секвенировать довольно большую часть ядерного генома этого индивида. Это могло бы окончательно установить его связи с неандертальцами и современными людьми, а также его возможный статус как нового вида. Мы переписали рукопись и удалили из нее любые упоминания о новом виде. Вместо этого мы сказали, что «для окончательного выяснения связи денисовского индивида с ныне живущими людьми и с неандертальцами требуются последовательности ядерной ДНК.

***

Монти Слаткин использовал все полученные нами последовательности ДНК, чтобы проверить различные модели популяций. Как я и ожидал, он установил, что самая простая модель, объясняющая все данные, предполагает скрещивание неандертальцев с современными людьми и более позднее скрещивание между денисовцами и предками меланезийцев. Но нам все еще предстояло объяснить очень странную мтДНК денисовца.

Здесь было две возможности. Одна заключалась в том, что линия мтДНК была привнесена к предкам денисовцев путем скрещивания с другой, более архаичной группой гоминин. Это была гипотеза, которую я втайне предпочитал. Другая подразумевала, что это было связано с процессом под названием «неполное разделение линии». Это просто означает, что популяция, которая являлась общими предками денисовцев и неандертальцев, а также современных людей, несла в себе ранние версии всех трех мтДНК. Затем, по стечению обстоятельств, один вариант мтДНК, который содержал множество отличий от двух других, стал именно тем, который сохранился в денисовцах, в то время как два других, гораздо более похожих друг на друга, сохранились в неандертальцах и современных людях соответственно. С наибольшей вероятностью это могло произойти, если предковая популяция денисовцев, неандертальцев и современных людей была достаточно большой, чтобы в ней могли сосуществовать многие линии мтДНК.

Модели популяции, разработанные Монти, показали, что эти данные можно объяснить или небольшим притоком от другой неизвестной группы людей, или этим сценарием «неполного разделения линии». Хотя это означало, что мы не смогли отдать предпочтение какому-то из этих объяснений, мне все же казалось, что первый вариант является более правдоподобным объяснением. В конце концов мы уже обнаружили два случая скрещивания между архаичными группами и современными людьми, так что я стал все больше склоняться к возможности того, что скрещивание было обычным явлением в процессе эволюции человека. Кроме того, если денисовцы хотели заниматься сексом с современными людьми, то, вероятно, они также занимались сексом и с другими архаичными группами.

Я пришел к выводу, что хотя общая картина распространения современных людей предполагала, что они вытесняли другие группы вплоть до их вымирания, это не было полным замещением. Скорее, некоторое количество ДНК «просачивалось» в группы, которые продолжали жить. Я даже начал употреблять термин, который я где-то подхватил, чтобы описать этот процесс – «замещение с протечкой». Может быть, думал я, распространение денисовцев и было такой «протечкой».

***

Несмотря на то, что мы секвенировали геном неандертальца и распахнули двери к геномам других вымерших групп людей, оставалось много загадок. Одной из них был вопрос о том, когда же жили денисовцы. И фрагмент фаланги пальца и зуб были слишком малы, чтобы позволить нам получить радиоуглеродные датировки. Вместо этого мы датировали несколько фрагментов костей с искусственными нарезками или другими человеческими модификациями, найденных в том же слое в Денисовой пещере.Они оказались древнее 50 тыс. лет.

Таким образом, получалось, что денисовцы жили в пещере до 50 тыс. лет назад. Профессор Шуньков и Анатолий нашли поразительно сложные каменные орудия и отполированный каменный браслет в том же слое, что и кость пальца. Могли ли они быть выполнены денисовцами? Это было фантастической идеей, но археологи полагали, что это вполне возможно.

Другой большой загадкой было то, насколько далеко распространялись денисовцы. Мы знали, что они жили в Южной Сибири, но тот факт, что они встречали предков меланезийцев и зачинали с ними детей, предполагал, что в прошлом они были распространены гораздо шире. Возможно, они странствовали по всей Юго-Восточной Азии, от умеренного или даже субарктического климатического пояса до тропиков. Я думал, что нам следовало бы поискать ДНК денисовцев среди ископаемых остатков из Китая. Было бы также чрезвычайно заманчиво, если бы Анатолий и его команда смогли найти больше целых останков денисовцев в горах Алтая. Если те кости имели особенности, которые отделяли денисовцев от всех других групп гоминин, то эти особенности могли помочь нам идентифицировать другие ископаемые остатки в других местах Азии как денисовцев.

С тех пор моя группа и другие исследователи продолжают работать над этими загадками. При этом другие группы начали использовать древнюю ДНК для изучения эпидемических заболеваний людей в прошлом и доисторических цивилизаций. Но в тот декабрь я чувствовал удовлетворение, редкое в моей научной карьере. То, что началось как тайное хобби, когда я был аспирантом в моей родной Швеции более тридцати лет назад, привело к проекту, который звучал как научная фантастика, когда мы объявили о нем чуть больше четырех лет назад. Теперь мы привели этот проект к успешному завершению. Вместе с моей семьей в нашей маленькой уютной шведской хижине в то рожде­ство я ощущал такой покой, какого не знал уже много лет.

По кн: S. Pääbo «Neanderthal Man. In Search of Lost Genomes» (2014)

Перевод Ю. А. Журавлевой

Понравилось? Поделись с друзьями!

Подпишись на еженедельную e-mail рассылку!

#
профессор, директор департамента эволюционной генетики

Институт эволюционной антропологии общества Макса Планка